Пуфик и Тайна Облачных Цветов - страница 5

– П-пуфик? – прохрипел он, с трудом выговаривая слова сквозь слёзы. – Ты… как ты… тут? – Он огляделся, будто не веря, что кто-то мог его найти в этом укромном, сумрачном уголке леса.

– Я искал тебя, – честно ответил я, усаживаясь на плоский камень рядом с ним. Вода ручья журчала весело и беззаботно, контрастируя с его горем. – Вернее, искал того, кому очень грустно. И нашёл. Расскажи, Миша. Что случилось? Может, я смогу помочь?

Миша снова всхлипнул, утирая лапой мокрую шерсть на морде.

– Помочь? – он горько фыркнул. – Никто не поможет. Всё пропало… Я всё испортил! Навсегда!

– Не может быть, – мягко, но настойчиво сказал я. – Расскажи. Держать горе в себе – как камень в лапе. Тяжело и больно. Лучше выпустить его.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде мелькнула слабая надежда, тут же погасшая под грузом вины.

– Это… это мамин камешек, – начал он тихо, голос дрожал. – Белый-белый, гладкий, как… как луна в полнолуние. Он был у мамы всегда, с тех пор как она сама была медвежонком. Она его нашла у Истоков Великой Реки, там, где вода чистая-чистая. Говорит, он приносит удачу и хранит от бед. Она его так берегла… Никогда не выпускала из виду. И… и доверила мне! – Голос Миши сорвался на рыдание. – Доверила! Сказала: «Мишенька, ты уже большой, сильный. Сохрани его для меня, пока я копаю новый запасник для ягод». И я… я…

Он замолчал, снова закрыв мордочку лапами, его могучие плечи затряслись.

– Ты что-то с ним сделал? – осторожно спросил я.

– Я хотел сделать его ещё красивее! – вырвалось у Миши. Он отнял лапы от лица, и в его глазах горел огонь самообвинения. – Он и так был гладкий, но я подумал… а если его отполировать до блеска? Совсем как зеркало! Мама была бы так рада! Я взял его… принёс сюда, к ручью… стал тереть о самый гладкий камень, что нашёл… – Он показал лапой на большой, плоский, отполированный водой валун посреди неглубокого переката. – Тёр, тёр… и он стал таким блестящим! Прямо светился! Я так обрадовался… поднял его, чтобы полюбоваться… и… – Миша сглотнул комок в горле. – И он выскользнул! Прямо из лап! Упал… и ручей сразу подхватил его! Я кинулся ловить, но вода быстрая… он ударился о тот камень, – Миша показал на торчащий острый камень чуть ниже по течению, – перевернулся… и ушёл под воду! Я нырял, искал лапами… всё перерыл! Но его нет! Он уплыл! Совсем! Из-за моей глупости! Мама его больше никогда не увидит! Она будет так плакать… и это всё я! Я подвёл её! Я не заслуживаю доверия! Я плохой сын!

Он снова разрыдался, и его огромное тело сотрясали тяжёлые, безнадёжные рыдания. Холод вины и отчаяния сжал моё сердце ледяными клещами. Теперь я понимал, почему печаль была такой глубокой. Это была не просто потеря вещи. Это был крах доверия, ощущение предательства по отношению к самому дорогому существу, страх разочаровать маму и необратимость потери – камешек уплыл безвозвратно. Сердце Леса действительно было расколото надвое.

Я подлетел совсем близко и мягко коснулся крылом его мокрой щеки.

– Мишенька, – сказал я как можно ласковее, – ты не плохой. Ты очень-очень хороший сын! Ты же хотел сделать маме приятное! Подарить ей ещё больше красоты! Это был не злой умысел, а случайность. Ужасная, обидная, но – случайность. Мама это поймёт.

– Не поймёт! – простонал Миша. – Это её сокровище! Её память! Я его уничтожил!

– Не уничтожил! – твёрдо возразил я. – Он где-то здесь! В ручье! Вода быстрая, но ручей неширокий и не очень глубокий. Он не мог уплыть далеко! Мы его найдём!