– Мал, да удар! – сказал старший брат, Ваня, хотя Федя был только на два сантиметра пониже его. Сам Ваня никак не мог справиться с Лизаветой, которая с достоинством выдержала удар Алехана, и по ошибке набросилась не на него опять же, а на старшенького Ваньку, который хотя и имел руки огромные, но никак не мог обхватить ими шейку незаконной жены Петрушки. – Слишком велика.
Тогда они вдвоем взяли ее под белы рученьки, и… хрясть о стену головой.
– Кажется, готова, – сказал Григорий.
А про Петрушу-то и забыли в горячке боя. А он был уже у дверей. Тогда Гришка взял с постамента фигуру греческого бога Аполлона, и его послал догнать убегавшего Пиратора. Аполлон, как говорится, бросился под ноги. Правда, сзади. Пиратор шлепнулся, а Иван сказал:
– Иди, Федор, добей его.
– Иду, – ответил Федор, слабея в ногах. Не любил он добивать лежачих.
– Ну, че? – спросил Алехан, когда Федя вернулся. Иван в это время допрашивал поэта.
– Так, Владимир, добил его, – ответил Федя.
– Младшинький? Молодец.
Державина решили не убивать, а просто подарить Со на именины.
– Он стихов много выучил, – сказал Иван наставительно. И добавил: – И вы учите, может, кому прочтете ночью-то. Как грится:
– Из-за леса, из гор показал мужик топор.
– И не просто показал, его к члену привязал, – остроумно добавил Григорий.
– Да ты точно поэт, Гриша, первым пойдешь докладывать Пират Рицце, – констатировал Иван.
– О чем докладывать? – спросил несмышленый еще Володя.
– Так, о победе.
– О какой победе? – не понял Вовочка.
– О нашей, разумеется.
Вовочка тут чуть не заплакал. Почему?
– Сбежал, подлец Петрушка, я побоялся его прикончить, – сквозь слезы рассказал всю правду Володя.
В общем, выгнал его Иван с глаз долой. Его и Федьку-неудачника.
– Сам хотел уйти в монастырь Иван-то, сильно убивался, что провалил все дело, – закончил повествование о трагическом происшествии Граф Панин. Закончил уже стоя. Стоя рядом и с вроде бы уже Пират Риццей, но пока что не совсем законной. Даже поспешил быстрее допить кофе, предложенное дамами. Боялся, теперь, после таких безрадостных известий, не дадут и допить, отнимут.
– Да-а! – только и протянула Даша. – А мы, можно сказать, отдались полностью. Сколько народу-то нас перетрахало! И все, можно сказать, бес толку.
– Ну, почему же, – вздохнула Со, – удовольствие есть. – И добавила: – Правда, только личное.
София с печальным видом сообщила Разумовскому и Панину, что:
– Больше не надо ссориться.
– Почему? – тут же спросил дотошный Панин.
– Несмотря на неудавшиеся похороны, я уже решила, тем более, я это уже давно ей обещала, назначить Графиню Дашкову Презитент… Президентшей… Нет, все-таки лучше:
– Президентом Академии Наук.
– Ну, почему?! – изумились оба сановника.
– Она больше вас знает.
– Не только знает, но и умеет, нам это известно, – хотел опять поспорить Панин. Но только махнул рукой, и резюмировал: – Теперь-то уж, конечно, она всегда будет права. Как же:
– Наука!
– Страсти нежной, – вздохнул и Разумовский. И непонятно было: то ли с осуждением, то ли с завистью. А может даже с удовольствием. Да скорее всего, даже с радостью.
– Наука страсти нежной, которую воспел Назон, за что напрасно кончил он… – Впрочем, это было уже после.
– Ну, и где он? – спросила Со.
– Кто?
– Петрушка?
– Та не, поэт, я имею в виду, которого мне обещались подарить.
– Так вон, стоит у ворот.
– Стоит и не падает, – добавил Гетман.
