Пуговица Дантеса - страница 25

Следует заметить, в николаевской России узаконенного дуэльного кодекса как такового не существовало. Кодекс чести заключался в некой общепринятой традиции, основанной на прецедентах предыдущих поединков, с новыми поправками и дополнениями[29]. Когда с первым европейским дуэльным кодексом ознакомились русские дуэлянты, они только рассмеялись. По их мнению, настоящим поединком в нём и не пахло: что ни строчка – то очередная насмешка над «истинными правилами», по которым стрелялись в Российской империи.

Взять хотя бы это, основополагающее: «За одно и то же оскорбление удовлетворение можно требовать только один раз…» Насмешка. Русские стрелялись – пока было желание и возможность. Слова смертельно раненного Пушкина при возвращении с дуэли: «Когда поправимся, начнём сначала».

Смерть в европейской дуэли изначально исключалась: «Ни в коем случае не должны секунданты предлагать дуэль “на жизнь или смерть” или соглашаться на неё». Русские покатывались с хохота: так для чего вообще стреляться?! Ведь в том-то и заключалось истинное правосудие, что правый, оставшись в живых, должен был победить. Страх быть убитым уже сам по себе являлся наказанием. А уж там – как судьбе угодно…

Вот ещё одно, связанное с европейским малодушием: «Кто выстрелил, тот должен остановиться и выждать выстрел в совершенной неподвижности».

Как бы не так! В России подобное правило соблюдалось разве что во время поединков с иностранцами. (Это условие было соблюдено при последней дуэли Пушкина с Дантесом.)

И всё же русская дуэль порой напоминала преднамеренное убийство. Так, стрелявший первым рисковал быть расстрелянным в упор. Этому способствовала одна особенность русской дуэли, согласно которой дуэлянт, имевший право на выстрел, мог подозвать выстрелившего первым (и промахнувшегося) к барьеру и пустить ему пулю буквально в лоб. Именно поэтому бретёры высокого класса никогда не стреляли первыми. Так поступали самые хладнокровные, к коим относился и Пушкин. Правда, поэт вместо выстрела частенько отхлёстывал соперника колкой эпиграммой…

В Европе, как уже было сказано, стрелялись с 30–40 шагов. Но опять же – только не русские! В Петербурге открыто смеялись над французами и обычно стрелялись с 8–10 шагов, причём до результата – ранения или смерти. Если отдельные безумцы хотели умереть с особым шиком, они выбирали наиболее отчаянный вид русской дуэли – через платок: противники брались свободной рукой за два противоположных конца обычного платка, по жребию выбирали пистолеты, один из которых был заряжен, другой – нет. Потом отдалялись друг от друга на максимально возможное расстояние (как правило, не более 3 шагов) и по команде нажимали на курок. По сути, такой поединок – разновидность «русской рулетки». В народе это называлось «приставить пистолет ко лбу». Правда, подобным образом стрелялись не так уж часто (и это понятно, ведь как минимум один из дуэлянтов оказывался убитым), зато стреляться с тридцати шагов считалось совсем уж последним делом; такие «дуэлянты» удостаивались насмешек.

Но главное отличие европейской и русской дуэлей заключалось всё же в другом. Европейцы рассматривали поединок как демонстрацию готовности к смерти, в то время как для русских это была реальная готовность умереть. Как результат – показатель дуэльной смертности. Так, в тридцатые-сороковые годы во Франции в результате поединка ежегодно гибло не более шести человек [1]. В России – десятки погибших (Пушкин и Лермонтов в их числе). Для европейца погибнуть на дуэли считалось фатальной случайностью; а вот для русского выжить было большой удачей. И в этом, пожалуй, основное отличие европейского поединка от отечественного…