Виталий Сергеевич против воли отметил, что Мишель, несмотря на сивушный перегар, имел безупречную выправку. На широкую грудь так и просились медали.
Наверняка явился с новой идеей. Отчаянная голова… Сейчас, как обычно, рванёт напрямки.
– Отойдем, Виталь? Слушай, mon ami, я к тебе, как говорится, с оказией. Не в службу, а в дружбу: замолви за меня словечко полковнику Хрусталёву – пусть дозволит взять двух-трех смышленых ребят да отправиться во вражеский стан. Вылазка! Вот истинная солдатская доля… Ты же с толстяком на короткой ноге, а? Упроси, будь другом. Там, напротив, англичане да французы – лучше языка не сыскать. Ей-Богу! Как считаешь?
Виталий Сергеевич пожал плечами, глядя, как ординарец орудует метлой, убирая стекло и щепки. К потолку снова взметнулись клубы пыли. Кто-то зашёлся в кашле.
– На сытой службе орденов не дождёшься, верно? – улыбнулся Мишель в своей неподражаемой манере. Он выглядел так, словно уголки губ зацепили рыболовными крючками и привязали леской к ушам. – Я много про это думал, братец, война – есть плодородная почва, в которой быстро и обильно вырастают плоды. Да, порой земля удобряется телами тех, кому не свезло. Зато остальные сполна получают от щедрот её.
Было слышно, как с преувеличенной силой скребут по бумаге перья. Майор Некрасов вздохнул, он знал, что в эту минуту каждый из его подчинённых с любопытством прислушивается.
Ну-ка! Что ответит командир?
– Послушай, Гуров…
– Я же просил: называй меня Мишель!
– Хорошо, – пожал плечами Некрасов, – ты же знаешь, я – начальник делопроизводства, а не советник Хрусталёва. Он терпеть не может меня и мои отчёты. А насчёт солдатской доли не соглашусь. Мы винтики в машине победы. Наш долг – с честью исполнять то, к чему приставлены должностью и высочайшим повелением. Мой – писать приказы, твой – подавать его высокопревосходительству яичницу и оранжад.
Мишель закатил глаза, поправил на поясе затёртую от частых упражнений саблю. В его голосе звенел булат.
– Вот поэтому французы с англичанами нас и победят… Не боятся руки испачкать. Не чистоплюйничают, как ты, Виталь! Вот скажи мне, зачем им понадобилась война?
– Ну и зачем? – вздёрнул подбородок Некрасов.
– Да всё просто: не желают допускать нас к Чёрному морю. Не хотят торгового усиления России. Обычная коммерция, хоть и на государственном уровне. Зато какие лозунги! Свободная Турция, мать её. Настурция… Не сверкай глазами, не сверкай, братец… В глубине души ты знаешь, что я прав. Мой тебе совет: бери пример с европейцев. Они не ловят химер. Что выгодно им, то выгодно их собственной стране. И наоборот.
Виталий Сергеевич ответил с ледяной вежливостью:
– Почему бы тебе, Мишель, не перейти к противнику на службу? Я, быть может, и чистоплюй, но тебя весь полк знает как заядлого любителя французов! Что есть у них, чего нет у нас? Практичность? Допустим. Но ведь это палка о двух концах. Взять хотя бы твой знаменитый штуцер. Он практичен, но вместе с тем и страшен. Пуля Тамизье, которой он стреляет, бьёт дальше и точнее наших, но она крошит на части кости, мышцы и сухожилия. Не оставляет раненому даже надежды. Не слишком ли высокая цена за сугубо практичный результат?
– Открою тебе секрет, – рявкнул Мишель, – на войне солдаты не целуются, а убивают друг друга.
– Во-первых, – Виталий Сергеевич стал загибать пальцы, – по уставу врага надлежит лишь обезвредить. Во-вторых, да – на войне порой приходится друг друга убивать, но делать это следует с честью и известной долей милосердия.
