Разболелась к ненастью спина,
Сел на лавку, совсем затужил.
Стар и немощен. Чья здесь вина,
Что давно всех родных пережил?..
Тяжело стало век коротать,
Не мани́т, как когда-то, луна.
«Нет, – вздыхает, – не вправе роптать…»
Богу жизнь его, видно, нужна.
Думы грустные прерваны, скрип
На пороге за дверью, и стук.
Чей-то тоненький голос и всхлип,
Сердце с болью сжимается вдруг.
Дед торопится, дверь отворил.
Мрак врывается с холодом в дом.
Боги! Что это? Видит: без сил
Там ребёнок лежит под окном.
А поодаль, за тёмным кустом –
Волчья стая, глаза так горят!
Дед ребёнка хватает, и в дом.
В печь поленья для жара летят.
Чай ромашковый дед заварил,
Тёплый хлеб на столе из печи,
Но ребёнок спасённый без сил,
Он на лавке лежит и молчит.
Было девочке нашей на вид
Так годочков пять – может быть, семь.
Что за тайну на сердце хранит?
И откроется правда ли всем?
Белолица девчушка, как снег,
А глаза – как беззвёздная ночь.
Стан – как тонкой травинки побег.
Чья же это несчастная дочь?..
Чуть оттаяло в доме дитя,
Чай ромашковый быстро согрел.
С ней старик, разговор заведя,
Всё узнать о бедняжке хотел.
Но забыло от страха дитя,
Кто она и откуда, где дом.
Очи пламенем чёрным блестят,
Дед свой взгляд отрывает с трудом.
Видно, Бог его старость берёг,
Чтоб добро ещё мог совершить,
Дед ребёнка Авророй нарёк.
Ему есть для кого теперь жить…
Много ль, мало ли кануло зим –
И Аврора совсем расцвела.
Лёгкой поступью словно скользит,
Не румяна, как прежде, – бела.
Очи чёрные вводят во грех,
Парни словно под действием чар.
Только взгляд равнодушный на всех,
Ни один в ней добра не встречал.
Красотой неземной хороша,
Холодна и спокойна, как лёд.
Ты очнись, просыпайся, душа!
Губы манят испить сладкий мёд.
Стан такой же, как раньше, – тростник,
Косы змеями пали на грудь.
Не один муж в селении сник
От желанья к Авроре прильнуть.
Дед совсем уже стар, но скрипит,
Для Авроры он стал как отец.
Любит девушку, только грустит,
Что не хочет она под венец.
Не такая, как все, его дочь.
Днём не выгонишь – дома сидит,
Под луною на пруд часто в ночь
Стала летом Аврора ходить…
Песни птицы уже не поют,
Поселилась тревога в лесах.
Нор не роют и гнёзда не вьют,
Не в росинках цветы, а в слезах.
Запечалились ивы, дрожат,
То не ветер их клонит, а страх,
На болотах далёких пожар,
Скоро будет спасаться пора.
Пепел с ветром осыпал поля.
«Не к добру!» – говорили в селе.
По ночам будто стонет земля,
Скот домашний у всех заболел.
От бессилья коровам не встать,
Не боятся и плёток тугих.
Бабы-дуры давай причитать:
«Что за беды! Господь, помоги!»
Стали люди в ночи замечать
Тени чёрные в свете луны,
Страх в селе поселился, печаль…
А потом стали гибнуть сыны.
Самым первым пастух вдруг пропал –
Тихий юноша, мальчик почти.
В каплях крови до прyда тропа.
«Видно, волки!» – в селенье сочли.
А потом так же сгинул кузнец.
Зародилось сомненье у всех:
Был известный силач и храбрец,
Сам бы волков убил без помех.
Ещё трое пропало парней,
Плачут матери, сёстры навзрыд.
А у леса туман всё плотней,
Скоро путь к нему будет сокрыт.
Днём дороги уже не видать,
До другого села день пути.
Им бы батюшку только позвать!
Но теперь до него не дойти…
Дед сегодня совсем занемог,
Силы нет затворить даже дверь.
Он присел, весь дрожа, на порог.
Солнце милое, каплю согрей!
Дочка розой его расцвела,
За неё он спокоен теперь –
Так румяна, свежа, весела,
Просто чудо, хоть верь, хоть не верь.
Да, Аврору совсем не узнать,
Спит в кровати в венке из цветов.
