Пушкин. Побег из прошлого - страница 30

– Но какие меры приняты Верховной Думою для введения предположенной конституции, – спросил Александр Якубович, – кто и каким образом будет управлять Россией до совершенного образования нового конституционного правления?

– До тех пор, пока конституция не примет надлежащей силы, – сказал Бестужев, – Временное правительство будет заниматься внешними и внутренними делами государства, и это может продолжаться хоть десять лет.

– По вашим словам, – возразил Якубович, – для избежания кровопролития и удержания порядка народ будет вовсе устранен от участия в перевороте, что революция будет совершена военными, что одни военные люди произведут и утвердят ее. Кто же назначит членов Временного правительства? Ужели одни военные люди примут в этом участие? По какому праву, с чьего согласия и одобрения оно будет управлять десять лет целою Россиею? Что составит его силу, и какие ограждения представит в том, что один из членов вашего правления, избранный воинством и поддерживаемый штыками, не похитит самовластия?

Эти вопросы произвели страшное воздействие на Бестужева, негодование изобразилось во всех чертах его лица.

– Как вы можете меня об этом спрашивать? – вскричал он со сверкающими глазами. – Мы, которые убьем, некоторым образом, законного государя, потерпим ли власть похитителей?! Никогда! Никогда!

– Это правда, – вдруг произнес Рылеев с улыбкой сомнения, – но Юлий Цезарь был убит среди Рима, пораженного его величием и славою, а над убийцами, над пламенными патриотами, восторжествовал малодушный Октавиан, юноша 18 лет.

После очередного пламенного пассажа Рылеева Михаил Бестужев улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься, брат? – удивился Рылеев.

– Да вот вспомнил твою недавнюю поэму «Наливайко». Как ты там в «Исповеди Наливайки» писал:

– Знаешь ли, друг мой, – продолжал Михаил Бестужев, – какое предсказание написал ты самому себе и нам с тобою?

– Неужели ты думаешь, что я сомневался хоть минуту в своем назначении? – ответил Рылеев. – Верь мне, что каждый день убеждает меня в необходимости моих действий, в будущей погибели, которою мы должны купить нашу первую попытку для свободы России, и вместе с тем в необходимости примера для пробуждения спящих россиян.

Рылеев на мгновение улыбнулся, но тотчас же лицо его сделалось снова серьезным.

– Я служил Отечеству, пока оно нуждалось в службе своих граждан, и я ушел, когда увидел, что буду служить только для прихотей самовластья. Я желал лучше служить человечеству и избрал звание судьи. Наступил век гражданского мужества – я буду бороться за свободу отечества и счастье народа, я буду лить кровь свою, но за свободу отечества, за счастье соотчичей, для исторжения из рук самовластия железного скипетра, для приобретения законных прав угнетенному человечеству.

– Друзья! Осталось только определить время восстания, – заговорил Иван Пущин.

– В Петербурге все перевороты происходили тайно, ночью, – ответил Рылеев. – Вспомните прошлый век и 8°1-й год.

– Я думаю, что и теперь, если начинать здесь, то лучше ночью, – ответил Каховский. – Всеми силами идти ко дворцу, а то смотрите, господа, пока мы соберемся на площадь… Да вы знаете, что и присяга не во всех полках в одно время бывает, а около дворца полк Павловский, батальон Преображенский, да и за Конную гвардию не отвечаю. Я не знаю, что там успел Одоевский, так, чтобы нас всех не перехватили, прежде чем мы соединимся.