Пушкин. Побег из прошлого - страница 32

– Объявить солдатам, что за четыре станции за Нарвою стоит 1-я армия и польский корпус и если вы дадите присягу Николаю Павловичу, то они придут и передавят всех.

В это же время ходили по ротам и агитировали братья Беляевы.

В 6-й роте ротный командир лейтенант Бодиско собравшимся вокруг него матросам объяснял:

– В принятии присяги вы должны руководствоваться своею совестью, и я вам ни приказывать, ни советовать не могу.

Квартира Арбузова в казармах Гвардейского экипажа в эти часы превратилась в штаб. Офицеры приходили, обменивались новостями и мнениями, уходили. Причем были здесь не только офицеры Экипажа: с восьми до девяти часов у Арбузова дважды побывали мичман Петр Бестужев и прапорщик Палицын – офицеры связи тайного общества. Они уводили Арбузова в другую комнату, узнавали новости, отдавали распоряжения и тот же час уезжали, говоря, что им надобно быть еще во многих полках.

Весь Гвардейский Морской экипаж повторял слухи о генерале или генералах, которые еще затемно предостерегали часовых от измены первой присяге. Офицеры-декабристы их, естественно, не разубеждали.

В начале десятого часа в Экипаж пришел Николай Бестужев. Он встретился с офицерами-моряками в квартире Арбузова, и то, что он сказал, свидетельствует о подлинных намерениях штаба восстания:

– Кажется, мы все здесь собрались за общим делом, и никто из присутствующих здесь не откажется действовать; откиньте самолюбие, пусть начальник ваш будет Арбузов, ему вы можете ввериться.

Поскольку Арбузов был занят агитацией и подготовкой матросов и некоторых офицеров, Николай Бестужев взял на себя задачу выяснить общую обстановку и связаться с другими полками.

Как только Бестужев ушел от Арбузова, там появился Каховский в синем сюртуке. Его стремительная фигура пронизывает весь этот день. Он приехал в Экипаж от московцев, где Бестужевы и Щепин только начинали действовать. Перед этим он ездил к лейб-гренадерам. Каховский был наэлектризован и энергичен. Он вышел с Арбузовым в другую комнату, спросил, не нужно ли кому кинжал.

– У нас уже есть, – ответил Арбузов.

– Друзья, артиллерия дожидается лишь нашего выходу. Я восхищаюсь, что у нас более всех полков благородно мыслящих и, конечно, тут все мы участвуем в перевороте, хотя, быть может, ожидает нас и смерть. Но лучше умереть, нежели не участвовать в этом!

Потом, поцеловавшись с каждым из офицеров, сказал:

– Прощайте, братья мои, до свидания на площади.

12 декабря 1825 года супруга Николая великая княгиня Александра Федоровна впервые ощутила себя императрицей. Она записала в дневнике: «Итак, впервые пишу в этом дневнике как императрица. Мой Николай возвратился и стал передо мною на колени, чтобы первым приветствовать меня как императрицу. Константин не хочет дать манифеста и остается при старом решении, так что манифест должен быть дан Николаем».

Около девяти часов вечера Николаю доложили, что адъютант принес какой-то пакет от командующего гвардейской пехотой генерала от инфантерии Карла Ивановича Бистрома. Николай вскрыл пакет. В нем оказалось личное письмо к великому князю подпоручика лейб-гвардии егерского полка Якова Ростовцева.

Яков Иванович Ростовцев был третьим сыном в обедневшей дворянской семье, и служебная карьера была единственным выходом в его материальной ситуации. Будучи сильнейшим заикой, он не мог быть строевым командиром, но был толковым штабистом и выполнял роль адъютанта генерала Бистрома – командира гвардейской пехоты.