Пустошь памяти - страница 8

– Белла!

– Да иду я! Иду! – и пробурчала в нос. – Дьявол тебя побери.

Девушка отпустила вазу и еще раз убедилась, что та стоит ровно и не раскачивается на основание широкой ножки. Среди трех закрытых дверей ей нужно попасть в ту, что находилась в конце коридора, почти у самой лестницы, которая ведет на третий этаж. Что находилось в других комнатах ее не особо волновало – всё равно они заперты на ключ и все старания попасть туда тщетны. Попытка с любопытством заглянуть в дверную скважину обернулась недовольными возгласами и бессмысленными, по мнению Беллы, наставлениями со стороны сестрицы. Якобы, «маман» их не такому учила. Она осторожно открыла дверь в комнату и заглянула: никого нет. На кроватях разбросаны смятые простыни и вышитые подушки, на полу лежат открытые книжки с детскими картинками и вырезки из газет вместе с ножницами. Рядом с высоким окном с выходом на балкон расположилась тумба с керосиновой лампой, которую стали зажигать не так давно. С резных гардин свисала и развевалась полупрозрачная тюль. Через открытые рамы и ставни в комнату входило солнце и дул прохладный ветерок.

– Анна? – ответа не последовало, – Анна, ты же здесь?

Взгляд бегал по комнате и на мгновение остановился на открытой окне. Из-за легкого ветра рама со стеклом дребезжали от ударов о стену. Балкон нагревало солнце. На нем ни души.

– Анна? Анна, это не шутки. Выхо…

– Бу!

Из-за двери выскочила юная девушка. Такая же юная, с такими же соломенными волосами и веснушками на щеках, такого же роста и такая же стройная. Правда, прическа ее выглядела аккуратней и ни одной волосинки не спадало на лицо. Да и платье было другого цвета – лилового, и кружевной подол был не такой грязный, как у Беллы. И туфли блестели от чистоты, в отличие от обуви сестры.

– Дура! – взвизгнула Белла, замахнулась кулаком и вовремя остановилась.

На первом этаже разбилась чашка. Кто-то из собеседниц воскликнул и сердито забубнил.

– Сама дура! – расхохоталась Анна и упала на кровать. – Что нового рассказывает маман?

На первом этаже обстановка изменилась – женщины перешли на пониженный тон. Белла молча подошла к своей кровати и тоже присела.

– Рассказывай уже. Ну?

– Что «ну»? Ты меня напугала. Мне с тобой сейчас вообще разговаривать не хочется.

– А потом?

– Что «потом»?

– А потом захочется?

– Я не хочу с тобой разговаривать, Анна. Сиди молча.

– Но ты же со мной говоришь прямо сейчас, – продолжала смеяться Анна, – Белла у нас теперь трусиха! Так тебя и будем звать во дворе. Как домой приедем и девчонкам все расскажу и бра…

– Заткнись уже, дьявол тебя побери! – Белла резко встала и сжала длинные пальцы в кулак.

– Не ругайся! Ты ругаешься как…

– А ну цыц! Молчи в тряпочку.

– Не смей мне указывать. Я тебе не собака, – девушка сморщила гримасу и высунула розовенький кончик языка.

– Ты сейчас ведешь себя как собака.

В Беллу полетела подушка, набитая гусиными перьями. Девушка ловко ее подхватила и швырнула на прежнее место – у изголовья кровати сестры. В комнате распространился запах пыли и розовой воды.

– Батон и то приличней тебя себя ведет! – не унималась девушка в лиловом.

Анна надула овальные губы, из-за чего они стали выглядеть больше и краснее. Белла упала на смятое одеяло и с блаженством потянулась. Кровать с протяжным скрипом прогнулась под девочкой. Испачканным рукавом она стерла капельки пота с загорелого лба и высморкалась в соскользнувшую с подушки наволочку. В комнату с ветром из окна вошел тягуче-сладкий запах цветов яблони. Издавали мелодичное пение малиновки. Сестры продолжали молчать, пока Анна не решилась нарушить тишину: