– Вы так думаете? Спасибо. Но на мое место взяли другого, а я вот устроился здесь.
Трудно было поверить – доктор Вильвилевич был нашим лучшим учителем за все годы. Именно с него можно было брать пример врачебного и преподавательского искусства. Но я помнил, как зависимо он держался с новым профессором – очевидно, уже тогда боялся увольнения. Так оно и случилось.
– Григорий Михайлович, кого же могли найти лучше вас?
Он усмехнулся:
– Нашли. Помните, там были молодые интересные женщины-ординаторы?
Я помнил красоток со стройными ногами.
– Конечно, помню. Так что же? они ведь молодые и неопытные.
– Зато они русские и вступили в партию. А это – ворота для карьеры. Одну из них взяли на мое место, и других тоже пристроили, – тут он заторопился. – Вы меня извините, мне еще три квартиры надо обойти. Желаю вам вырасти в хорошего доктора.
– Спасибо, – я смотрел вслед его сгорбленной фигуре и думал: а раньше он был прямой.
Работа участкового врача обычно давалась начинающим докторам. Держать на этом месте Вильвилевича было просто преступлением. По-настоящему это и было преступлением – преступлением руководства института перед студентами, преступлением перед больными. И это был далеко не единственный случай. Мы постоянно видели, как «исчезали» из института хорошие учителя. За годы нашей учебы состав преподавателей сменился наполовину. Партийная линия властей и руководителей института была ясная – освободить институт от евреев и беспартийных докторов и заменить их молодыми русскими членами партии.
В результате возвысилось поколение молодых карьеристов. Они занимали общественные позиции членов парткомов, месткомов и других организаций, но были малоопытными докторами и не умели преподавать. Примеров врачебного искусства дать студентам они не могли. Чему было у них учиться? – только как делать незаслуженную карьеру. И действительно – некоторые студенты нашего курса быстро это усвоили, они вступали в партию, пристраивались на разные общественные позиции и этим заранее подготавливали себе места в аспирантуре. А оттуда был прямой путь к успеху. Потом из них быстро получилась когорта плохих профессоров и доцентов. Но ученые и преподаватели они были очень слабые.
Чем больше я наблюдал ситуацию вокруг и думал об этом, тем ясней чувствовал, что общая атмосфера в медицине сгущалась. Да и во всем советском обществе нагнеталось что-то похожее на предгрозовое состояние. На нашем институте это отражалось, как в маленькой луже отражается все небо. А нам надо было учиться врачебному искусству. Только у кого?
На пятом курсе я стал задумываться о своем будущем. Передо мной был пример отца и его друзей – крупных хирургов и ученых. Смогу ли и я когда-нибудь стать кем-то вроде них? Я не мечтал о профессорстве, но мне стало мерещиться впереди что-то большое и интересное. Раньше у меня много времени уходило на увлечения искусствами – поэзией, рисованием, хождением на спектакли драматических театров, в музеи, на выставки и концерты. Москва давала к этому большие возможности. Теперь мне все больше хотелось готовиться к своему искусству – врачебному. Но у кого и как было учиться врачебному искусству, если его уровень падал прямо на глазах? Тогда я впервые нашел для себя свой собственный выход, которым руководствуюсь всю жизнь: всему на свете можно научиться двумя путями: один путь – учиться, как нужно делать, и другой путь – учиться, как не нужно делать.
