Душа храмовника выглядела не такой отвратительной, как у его повелителя, но была на том же пути. Покрытая серыми язвами, подобными мечущейся рядом хмари, она оставалась первозданной духовной материей, позволяющей жить в Сущем. Проживи дух жреца в теле ещё некоторое время, следуя установленным принципам храма, и он ничем бы не отличался от той сущности, с которой был заключён в одной клетке.
Толпа безмолвствовала, видимо, ожидая другого представления, и, продолжая находиться в оцепенении, ждала дальнейшего развития событий. Я взял ребёнка и потянул к себе, на вершину храма, освободив прах жреца, который бухнулся на камень, покрыв собой образовавшуюся на нём засохшую корку крови. Люди молча взирали, как человеческий отпрыск плавно летит по воздуху, возвышаясь над их святыней. Увлеченные полётом ребёнка, жители города не видели, как лава окутывает весь жертвенный камень. Я сосредоточился на огне и устремил взор в душу каждого человека, стоящего на площади. Разбираться, кто из них зло, а кто нет, я не стал, сделав вывод, что все твари, собравшиеся насладиться смертью собратьев, достойны лишь сгореть заживо в очистительной стихии.
Используя накопленную силу в жертвенном камне, я стал порождать при помощи лавы огонь. Он стал быстро заполнять купол, в котором металось уже два духа. Серая хмарь, бывшая когда-то душой, от соприкосновения с огнём стала тлеть, медленно исчезая. Правитель испытывал в жизни последнюю и невыносимую боль. Его переполнял ужас, так как единственный остов, за счёт которого остатки разума сохраняли хоть какую-то целостность, таял. Разум человека стал разваливаться на мелкие куски, после чего принялся бесследно пропадать в Пустоте, так как Сущему он был не нужен.
Через некоторое время правитель сгинул, а огонь продолжал уплотняться в сдерживающем его куполе, рождаясь из силы, сосредоточенной в жертвенном камне. Душа жреца напротив, не исчезла. Покрывавшие её язвы сгорели, и оставшаяся сущность, поглощённая огнем, неимоверно страдала. Жрец, наверное, молил о духовной смерти, завидуя исчезнувшему правителю, но ему ничего не оставалось, как стать в последние мгновения жизни жертвой, только его муки удовольствия толпе не доставляли, так как она их не видела и не чувствовала.
Наконец, люди заметили на площади огненную полусферу и переключили внимание с летящего ребёнка на неё. Заворожённые красивым и необычным зрелищем они увлеклись им, и уже не могли оторвать взгляды от сияния пламени, продолжая смирно стоять на площади, не подозревая, что скоро превратятся в пепел. Правда, часть толпы продолжала смотреть на вершину храма, показывая пальцами на меня. Вытекающая из моей ипостаси лава сделала меня видимым, но я, поглощённый сотворением огня, не обращал на это внимания. Когда сила в камне иссякла, я протянул к куполу длань своей духовной сущности и ударил по нему сверху, прорвав алую оболочку.
Огонь вырвался наружу с огромной скоростью, превращая в прах всё, что оказалось у него на пути. В мгновение ока он заполнил собой площадь и распространился по всем улицам города, огибая каменные строения, оплавляя стены и закрадываясь в каждую щель, испепеляя всё, к чему прикасался. Взрыв огня был настолько сильным, что языки пламени достали и вершины пирамиды, где я находился с ребёнком. Взяв его на руки, я закрылся крыльями и лишь взором души наблюдал за очищением города.
