Людей уничтожала кровь их же погибших собратьев. Телесной боли они не чувствовали, потому что не успевали. В основной своей массе их души постигала та же участь, что и правителя города. Лишь некоторые из жителей, как и жрец, сумев сохранить первозданность сущностей, не исчезали в яростном огне лавы и растерянно взирали на огонь, в объятиях которого оказались. Но, ощутив жжение, устремились ввысь, спасаясь от мучительной боли.
Я обнажил клинок Тьмы. Оружие сразу определило моё намерение и быстро превратилось в тёмную сеть. Я взмахнул рукой, и все человеческие души, соприкасаясь с тёмным клинком, исчезли. У них не было никаких шансов спастись и остаться в Сущем.
Огонь иссяк, и опустевший, местами разрушенный город, погрузился в безмолвную тишину. Тёмные нити с текущей по ним лавой медленно вернулись в мою ипостась. Клинок скрылся в длани. Жертвенный камень с хрустом раскололся, умерев вместе со своими создателями.
– Кто ты? – услышал я голос последнего, оставшегося в живых жителя города, проснувшегося у меня на руках.
На меня смотрели тёмно-зелёные глаза ребёнка, напоминающие о моей погибшей сестре Лилит. Чёрные, как смоль, волосы были спутаны. Смуглое заспанное лицо осветилось лучами жёлтой звезды и выражало наивность и искренность.
Я взглянул в сущность маленького человека и увидел чистую, светлую душу, в которой не было места порокам, а главное, лжи. Тёмная часть духовной сущности ребёнка спала и была полностью поглощена Светом. Я держал в руках совершенное творение жизни, от которого впал в оцепенение, и не мог упиться увиденной чистотой духа, способного соперничать даже с богами Света.
– Кто ты? – повторил вопрос ребёнок и тем самым вывел меня из оцепенения.
– Демон, – тихо ответил я.
– А где мама?
– Умерла.
И в тот же миг душа ребёнка наполнилась такой печалью и отчаянием, от которого мне захотелось умереть, лишь бы его мама была жива, и детская светлая сущность вновь засияла чистотой. Тёмно-зелёные глаза девочки затопились слезами. Она моргнула, и покатившиеся по щекам слёзы упали мне на руку, обдав теплотой и жгучей, проникающей в мою сущность тоской безвозвратной потери близкого существа. Я вспомнил гибель Люцифера и почувствовал, как мои глазницы наполняются леденящей, но в то же время обжигающей жидкостью. По моему лицу потекли слёзы. Я почему-то попытался скрыть их, прижав к груди крохотное беззащитное создание, и еле сдержался, чтобы не зарычать. Но, боясь напугать ребёнка, сжал зубы и промолчал.
– Твоя мама в Нави и когда-нибудь снова вернётся в мир живых, – попытался я успокоить девочку.
– Ты обещаешь? – сквозь слёзы еле внятно произнёс ребёнок.
– Да, – вырвалось из меня обещание, хоть я и не имел власти над Навью, но был уверен, что смогу договориться с Индрой, и верну девочке мать, лишь бы печаль оставила душу ребёнка в покое.
Я поставил её на твердь храма. Она вытерла маленькими ладошками слёзы, размазав по лицу. Налетевший лёгкий порыв ветра мгновенно их осушил. Повисла пауза, наполненная тишиной, изредка разбиваемой звуками леса. Я отвернулся, скрывая печаль и пытаясь отмахнуться от будоражащего душу образа ангела Света.
– Мне нужна одежда, – произнёс ребёнок.
– Зачем? – удивился я.
– Без одежды нельзя! Я уже взрослая!
Спорить с ребёнком я не стал, но где взять одежду, не представлял. Огонь, скорее всего, превратил в прах всё, в том числе и одежду. Хотя поискать стоило.
