Помощник трибуна невзлюбил сотника с того самого дня, когда у них произошла пьяная стычка. Из-за чего произошла ссора во время празднования очередной победы, Клавдий не помнил, так как хмель затмил ему разум, что и привело к выбитым зубам, но обиду помощник трибуна всё равно затаил. Он, конечно, мог потребовать немедленного возмездия, по которому сотнику полагалась неминуемая смерть за нанесение телесных повреждений старшему по званию, но делать этого не стал, так как свидетелей их стычки не было, и Тит мог легко оправдаться, заявив, что помощник получил травму в бою, и теперь с помощью неё хочет свести неизвестные ему давние счёты. Причём сотник был любимцем не только простых воинов, но и вышестоящего командования, и мог с лёгкостью избежать наказания. Потому Клавдий затаил желание отомстить и терпеливо ждал удобного момента. И дождался. Сотник своими же руками обрёк себя на казнь за невыполнение приказа, и от этого злорадству Клавдия не было предела. Ему даже не пришлось строить козни против обидчика, а осталось только взирать на его позорную для каждого воина смерть, утоляя жажду долгожданной мести.
– Не боишься со мной встретиться в аду? – с ухмылкой на лице поинтересовался Тит.
– Уверен, если я и отправлюсь вслед за тобой в обитель вечных мук, тебе там будет не до меня! Ха-ха-ха! – разразился громким смехом Клавдий. Жутко смеясь, он был очень похож на беса, глумящегося над беззащитной жертвой. Смех доставлял ему невероятное наслаждение, и он никак не мог остановиться.
Сохраняя самообладание, сидя с хладнокровным выражением лица, Тит терпеливо ждал, пока помощник трибуна вдоволь насмеётся. Но не дождался, и с наигранной добродушной улыбкой на лице, соперничающей с искренней нескрываемой ненавистью во взгляде, громко произнёс:
– Ты не представляешь, как я счастлив оттого, что доставляю тебе столько радости! Если б я только мог обнять тебя в последний раз, то ты обязательно почувствовал своими благородными костями моё безграничное счастье! – намекнул сотник о причине их ссоры, о которой Клавдий так и не смог вспомнить. – Но, к сожалению, друг, у меня связаны руки!
Клавдий услышал сотника, и сразу осекся, перестав смеяться. На его лице заиграли желваки, вещая, что их обладатель невероятно сильно злится.
– Вот теперь ты мне нравишься! – продолжал наигранно улыбаться Тит. – Злоба тебе к лицу! Надеюсь, от неё ты и сдохнешь, потому как смерти от руки воина на поле битвы ты, благородный выродок, недостоин! – и сотник, перестав внезапно улыбаться, посмотрел на помощника трибуна с такой лютой ненавистью, что, если бы у неё были руки, Клавдий немедленно был бы задушен.
– Может, оно и будет так, как ты говоришь. Время покажет. Только вот тебе пасть в битве точно не суждено! И, в отличие от тебя, я увижу, как ты сдохнешь позорной смертью! Скоро тебя отведут к трибуну на суд, где ты будешь приговорён к долгой мучительной смерти. А на рассвете тебя казнят, и я с удовольствием посмотрю, как ты медленно подыхаешь! – прошипел помощник трибуна, и, резко развернувшись, скрылся в ночной темноте.
«Жду, не дождусь!» – с усмешкой мысленно бросил Тит то ли себе, то ли Клавдию, и поник головой, понимая, что смерть уже стоит за спиной в нетерпеливом ожидании долгожданного трофея.
Клавдий был прав: вскоре к клетке пришла охрана трибуна, и, выведя Тита, повела через весь лагерь к главной палатке. Легионеры, увидев связанного сотника, умолкали, сопровождая его грустными взглядами, понимая, что, пожалуй, лучший воин империи идёт сейчас на оглашение смертного приговора. Все, кто сидел, встали. Из палаток вышел весь имперский легион. Лагерь погрузился в полную тишину, словно Тит был уже мёртв, и его собратья провожали легендарного воина в последний путь, на погребальный костёр.
