Пути русской любви. Часть III – Разорванный век - страница 10

Первая настоящая любовь Бунина стала чудесным источником сил и энергий сборки его становящейся личности и укрепления веры в осуществимость своих заветных устремлений. Она наполнила жизненными соками две главные особенности его натуры. Одна из них заключалась в принадлежности к древнему знатному роду, которой он гордился, поэтому принимал близко к сердцу наказ предков «блюсти свою кровь: быть достойным во всем своего благородства8». Другая была связана с непреклонным стремлением следовать своему внутреннему голосу, собственным «представлениям о чем-нибудь», которые невозможно выразить, и это было одной из причин того, что его возлюбленная «стала чувствовать себя одинокой». Например, он много бродяжничал и, «возвращаясь домой с ночным поездом», фривольно фантазировал, глядя на «спящих навзничь» хохлушек с «раскрытыми губами» и «грудями под сорочками». При этом ему казалось, что «я так люблю ее, что мне все можно, все простительно».

Следует отметить еще одну особенность описываемой Буниным своей главной любви. Он не мыслил жизни без нее, но в то же время недоумевал о возможности их «вечной неразлучности»: «неужели и впрямь мы сошлись навсегда и так вот и будем жить до самой старости, будем, как все, иметь дом, детей? Последнее – дети, дом – представлялось мне особенно нестерпимым». Найти какое-нибудь приемлемое решение столь сложного клубка противоречий для сердца, которое все «раскрылось в первый раз в жизни», было возможно разве что в какой-то новой парадигме любовных отношений, например, такой, которую изобрели для себя молодые французские философы Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, познакомившиеся в Сорбонне в 1929 году.

Жан-Поль Сартр (1905‒1980)

В это время эмигрировавший после революции во Францию Бунин, женатый вторым браком на преданной и ценящей его литературную миссию женщине, любовь к которой стала для него «как воздух: жить без него нельзя, а его не замечаешь», уже три года как на практике осуществлял оригинальную модель супружества, включающую романтическое дополнение в облике благодарной молодой ученицы маститого писателя. Участники этих быстро обернувшихся тягостными интимных отношений по-разному понимали их природу и интуитивно находили каждый свое оправдание.

Вера Николаевна Муромцева-Бунина с горечью думала, что «в жизни не бывает разделенной любви. И вся драма в том, что люди этого не понимают и особенно страдают». Она смиренно поняла, что «не имеет права мешать» Бунину «любить, кого он хочет», что «человеческое счастье в том, чтобы ничего не желать для себя». Положение молодой писательницы Галины Кузнецовой в доме Буниных было незавидным, несмотря на ровное доброжелательное отношение официальной жены. Она «чувствовала себя безнадежно…, одиноко как в пустыне», в страхе «перед темным будущим». После восьми лет «трудного пути» и страданий она оставит шестидесятичетырехлетнего Бунина, попав под влияние другого романтического лидера – певицы Маргариты Степун, сестры известного философа, тем самым вызвав у него «тяжкое чувство обиды, подлого оскорбления» и «душевную болезнь».

Друживший с Буниным Федор Степун подчеркивал, что литературные произведения нобелевского лауреата отличаются подлинностью, «первичностью мыслей и чувств», что для него «истина – не отвлеченно стоящая над ним идея, а кровь и плоть его духовно-душевно-телесного существа». Степун, как и другие философы начала XX века, отмечал неустроенность человека в современной культуре и связывал «исход из лжи и муки этого, разлагающего жизнь богатства, в котором мысль не отличима от выдумок, воля от желаний, искусство от развлечений» с возвратом к подлинности. Описанные Буниным «с редкой силой творческого преображения земных обликов и свершений нашей бренной жизни» парадоксы любви в «Жизни Арсеньева», «Митиной любви» могли бы послужить яркой иллюстрацией теоретических выкладок Сартра о неизбежных противоречиях, с которыми сталкивается индивид, стремящийся к подлинному (аутентичному) существованию.