Мы почти случайно набрели на место, где томились в заключении католические священники в самый трудный для них период на Центральном, когда их поместили вместе с уголовниками в 13-ю роту. Это Савватиевский придел. Мы помолились. Потом пошли в музей. Мы шли вдоль стендов, заполненных фотографиями узников, и искали «своих». Татьяна Шумова нашла двух родственниц. Постояли мы и у портретов экзарха Федорова и Юлии Данзас. А больше никого не нашли. Когда я спросила у Ю. Бродского, почему, он ответил, что здесь музей, в котором должно быть интересно всем, а что мы знаем такого о «своих», что стоило бы рассказать другим? А я с горечью подумала: «А что мы вообще о них знаем, кроме имени, фамилии, места служения…» Может ли существовать почитание без знания?..
После обеда прошли к бывшему административному зданию, перед которым когда-то было решено вымостить площадь булыжниками, для доставки которых в телеги запрягли епископов всех конфессий, в том числе католика Болеслава Слоскана. Большинство епископов, понятно, были немолоды и не крепки здоровьем… Вообще на Соловках меня поражала бессмысленная жестокость. Ладно, ты считаешь этого человека непримиримым и опасным врагом – так просто расстреляй его, зачем же отнимать у безногого костыли и заставлять его ползти к месту расстрела? Ладно, надо вымостить площадь булыжниками – так запряги молодых и сильных, зачем же стариков? Чтобы запугать остальных? Но разве страх может сделать их друзьями советской власти? Или ей не нужны друзья, не нужны идейные сторонники, нужны только покорные рабы? По-видимому, так…
Вечером мы долго сидели у камина и обсуждали пережитое. Слава Богу, не мне одной стало стыдно за наше беспамятство. И мы наметили план действий, свой маршрут по дорогам родины и истории. Впереди – Южное Бутово и Левашовская пустошь, Владимирский централ и станция Шаниха в Нижегородской области,… Соловки – они были везде…
На следующий день мы должны были подняться на Секирку, самую высокую точку Центрального острова, где был расположен штрафной изолятор и куда переводили приговоренных к расстрелу, а в тот период, когда расстрелы не были еще массовыми – они не считались таковыми, если расстреливались 15 – 20 человек, – они там же и приводились в исполнение. Мы знали, что предстоит 12-тикилометровый переход по системе озер на лодках, но почему-то думали, что нас на них повезут. Но оказалось, что грести нам предстоит самим. Более того, догадаться, куда именно грести, тоже предстоит самостоятельно. (Ю. Бродский плыл, конечно, в одной из лодок, но на таком расстоянии ему не удавалось донести до нас свои указания). Нашей лодке повезло – в ней оказалась женщина, которая знала, за какое место держат весло, к тому же у нас нашлась карта, по которой можно было предположить, куда плыть. Поэтому мы шли первыми. Лодка, в которой плыл Ю. Бродский, шла последней, на случай, если придется кого-то подбирать. Лодка с францисканцами – о. Григорием и б. Николаем – смотрелась невероятно экзотично: печальная, закутанная в шаль Бьянка на носу, два удалых монаха на веслах и чернокожий Фермен на корме – то ли собираются бросать персидскую княжну за борт, то ли евангелизируют кого… И вообще, в 160 км от Полярного круга это зрелище поражало. Впрочем, лодка с о. Стефаном, тоже впечатляла – особенно, когда он правил ею, стоя на носу: еще бы песню спел – и чистая полярная Венеция! А может, и пел, но нам в другой лодке не было слышно… Когда через 4 часа мы увидели на берегу автобус!..
