– Дочка! – он рывком поднялся на ноги, в первую минуту облокотившись на кресло, перевёл дух и заставил себя распрямиться. Он чувствовал, как ещё дрожат от напряжения колени, руки слушаются плохо, а пальцы отказываются сгибаться, но сделал пару отчаянных быстрых шагов, зная, о его дочери никто не позаботиться, если он снова потеряет сознание.
Он шёл к ней, и путь был труден, словно лежал ни на второй этаж дома, а куда – то за сотни миль. Ступени оказались ужасным испытанием и боль в сердце опять вернулась с прежней силой, однако, спокойное дыхание помогло отогнать её. Отец Эм немного успокоился, но в детской всё так же громко плакала малютка, испугавшаяся, что отца не было рядом, когда она открыла глазки, проснувшись.
– Сейчас, моя девочка! – Калеб постарался сказать громко, чтобы услышала Эм, но, за её плачем, едва ли это было возможно.
Наконец, он поднялся на верхнюю площадку лестницы, сделал пару вдохов, и двинулся дальше. Комнатка Эммы, как заветная цель, была уже не так далеко, а детский плач разносился под потолком, заполнял собою, казалось, всё место в доме.
Он прибавил шагу, сколько мог. Добрался до детской неожиданно быстро. Когда он показался в дверном проёме, Эмма, увидев папу, затихла, слышны стали только её судорожные всхлипы и охи.
– Папа рядом, Эм! – он подошёл к её кроватке, когда она уже тянула к нему руки.
– Папа! – вздыхала она, а по щёчкам ещё катились последние слезинки.
Он поднял её на руки, и сердце ёкнуло последним отголоском боли. А потом всё стало по -прежнему, так, что показалось, это дочь, нуждавшаяся в нём, безусловно любившая его давала ему отдых и избавляла от мук, как было всегда, с самого первого дня Эм.
Он стёр с её личика капли слёз, прозрачные и большие, и увидел, как блестят в глазах слёзы, ещё не выплаканные. Мокрые щёчки покраснели, девочка вызывала в отце столько жалости:
– Не бойся, доченька! Прости меня, Эм! Прости папу! Я тебя не оставлю… – он подумал секунду и добавил: – Сколько смогу… И даже тогда…
***
Калеб с удвоенной силой и с каким – то остервенением привязался к дочке. Эм захватила теперь всё его сознание до последнего уголка, где, казалось, ещё было место для чего – то другого. Перенесённый приступ стал для него отправной точкой, и теперь каждый свой день он начинал с благодарности кому – то, кто, возможно, стремился разлучить его с девочкой навсегда, но почему – то давал отсрочку, которая была так необходима. Эм была слишком мала…
О том, что он пережил в тот день, когда снова говорил о разводе, возможная виновница ничего не узнала, продолжая пребывать в каком – то своём выстроенном мире, где не было желания подумать о чём – то, кроме того единственного, к кому Энн спешила из дома. Калеб оставил и эту затею, понимая, что пока Энн не сломала его окончательно, он должен остановиться. Он был женат, и хоть жена отныне была сосредоточена вовсе не на семье, он вдруг решил оставить этот факт нетронутым, неприкасаемым.
Но однажды, хотя сердце его долгое время не шалило, он попросил сестру и Эрика, её мужа:
– Если что- то произойдёт, позаботьтесь о Эмме, её должен будет кто-то растить… А я бы хотел, чтобы это были родные ей люди!
Вместо ответа Сара обняла отца Эммы за плечи, прижалась к его груди головой, словно надеясь понять, что делается внутри, почему то, что никогда не подводило сильного мужчину, её брата, неожиданно стало его врагом, словно бомбой с часовым механизмом.
