– Мой папочка пришёл!
– Малыш, здравствуй! – он подбежал к сестре и дочери, поскорее забирая Эм. Его не волновало в тот момент ничто, кроме неё. – Дорогая!
Назвав так ласково, Калеб чмокнул её в лобик и спросил:
– Как ты? Хорошо себя вела? Не проказничала, а то ведь я знаю тебя?
Голос его был беззаботен и весел, но Сару было не провести:
– Что случилось, Калеб?
Он притворился, что не слышал вопроса, потому что Эм ответила:
– Я хорошо себя вела! Мы с тётей читали сказки!
– Хорошо… – задумчиво обронил Калеб, вдруг как —то растерявшись.
Но его сестра была настойчива:
– Что случилось у вас?
Хауард не мог снова притвориться глухим, он мало что мог делать снова. И, опустив Эмму на пол, дождавшись, пока она встанет на ножки и не выпуская её маленькую руку, он тоже опустился на пол на колени, рукой страхуя дочку от падения. Потом посмотрел в глаза сестре:
– Я предложил Энн развод!
– Что? – Сара опустилась на колени рядом с родными, прижав ладонь к губам. —Почему?
– Всё устроилось без моего участия…
– Но что…
– Энн влюбилась, а я не хочу больше бежать по кругу, устал… – он потрепал дочь по щеке. – Всё, чего хочу, воспитывать Эмму!
При звуке имени дочери он странно улыбнулся, глаза его засияли невероятным блеском, не отрываясь он смотрел в личико дочки, гладил её по голове, пытался поймать взгляд умненьких карих глаз и вдруг… крепко прижал голову к животику Эм и разрыдался.
Прошлое вырывалось от него, и держать его было бессмысленно и глупо.
***
Он был узником, а тюремщиком была Энн. Он томился взаперти, а она парила на воле. Она забирала счастье, а он чуждался своего собственного. С нею был неизвестный, с ним – известная только ему…
И спустя год с небольшим продолжался их странный, непонятный соседский союз. И спустя год Энн уходила и возвращалась, увлеченная, ускользающая в другую жизнь, и всё оставляющая в жизни прежней. У Калеба же жизнь осталась одна, неделимая на прошлое и будущее. Жизнь, принадлежащая растущей дочке…
Со временем он любил её лишь сильнее и не было слов, что могли бы описать его любовь и её силу…
Спустя год существования между радостью и горестями, между неизведанным и ожидаемым, между опустошением и переполняющим его сердце восторгом, Калеб Хауард снова заговорил с женой о разводе. Энн Хауард, уже успевшая забыть о той постыдной сцене годичной давности, не ожидающая возвращения к старой теме даже не решилась, что могла бы ответить.
Она по – прежнему не желала покидать дом, где был комфорт и где от неё не требовали уже ничего, и она в полной мере могла принадлежать сама себе, где над ней никто не имел власти. Она улыбалась, когда думала о том, что власть над нею имеют давно совсем иные силы, совсем иной человек, нежели мужчина и маленький ребёнок. Власть, которой она с наслаждением подчинялась, власть над всем её естеством она сама отдала в руки человеку, почти что поработившему её тело, сковавшему её волю, забравшему её душу. И при этом он отдавал ей только часть своих собственных, в часы, когда за окном темно… В часы, когда они наедине… В часы, когда он раз за разом заявлял на неё свои права…
Должно быть, эти мысли, воспоминания о произошедшем не столь давно, но неизгладимом отразились на её лице, потому что Калеб, сидящий напротив поднялся на ноги, не желая больше видеть её лица.
– Энн, зачем тебе всё это?
– Что?
– И брак со мной, и эта жизнь, в которой ты не смеешь открыто сделать то, что хочешь!
