– Папа, можно мне уже на улицу? – спросила Эмма, повиснув на ручке двери.
– Подожди! – назидательно ответил отец. —Сейчас вместе пойдём! Такси нас ждёт!
– Мы на нём поедем? – спросила любимая любопытная малышка, раскачиваясь на носочках, едва борясь с нетерпением, готовая ему сдаться.
Калеб застегнул последнюю пуговицу пальто, проверил билеты, в задумчивости произнёс:
– Всё в порядке!
– Пааап, пошли! – опять заныла Эмма, вызвав, однако, едва заметную улыбку отца. Он просто не мог на неё сердиться, это было против его природы.
– Идём, идём, малыш! – сказал торопливо Калеб, беря чемодан и широко распахивая дверь. Эм выбежала на крыльцо первой, радостно приветствуя свободу от душных стен и сам свежий воздух. Вприпрыжку она спустилась по ступеням, оглянулась на отца, который, закрыв дверь, какое – то время возился с багажом.
– Мы едем, папа! – весело закричала она. Она подождала, пока отец спустится к ней, но терпение снова ей изменило, и девочка ринулась бегом к затворенным воротам.
– Эм, не беги на дорогу! – предупредительно велел Калеб, а дочь, как и всегда, послушалась его, тут же замерев на месте, не достигнув заветного. Обернулась к нему с таким несчастным видом, что он готов был захохотать. Долю секунды смотрела на него огромными глазами, полными досады, а потом подбежала к нему, властно взяла за свободную руку и потащила к воротам. Такси ждало.
– Папа, скорее! – взывала она к нему. Он следовал за нею, как всегда не мыслящий себя без дочери, позволяя ей собою управлять, как могла только она, ненавязчиво, по- детски невинно, безо всякой хитрости. И в её власти Калеб Хауард не чувствовал себя марионеткой, не мог быть с нею строг, суров, не мог не обожать её непоседливость и тягу к приключениям.
И ей предстояло главное…
Мужчина помог Эм отворить ворота, пропустил выйти за ограду первой. Большой мир захлестнул её с первого шага. Она вырвала у отца руку, подбежала к машине, пропуская мимо ушей уже беспокойный возглас Хауарда. Водитель быстро распахнул для неё заднюю дверцу, и она впорхнула внутрь, уютно и вольготно развалившись на мягком сиденье. Посидела, наблюдая, как отец передаёт чемодан водителю, а тот исчезает где-то внутри рычащего механизма. А потом, когда ей пришло в голову, что по дороге можно смотреть в окно, подползла к краю сидения, и замерла, глядя из окна на подвижную улицу. Странно, едва девочка покинула стены родного дома, он будто перестал для неё существовать, и всё, что было пережито, разом стерлось, подвижная фантазия не дала возможности сохранить в памяти губительную реальность, пусть та и осталась уже позади.
Калеб сел рядом с ней:
– Станция Юстон, пожалуйста!
Мотор зарычал, а сам автомобиль, будто в ознобе задрожал и рывком сдвинулся с места. Отец украдкой за нею наблюдал.
Едва автомобиль сколько мог набрал скорость, лавируя между припаркованными и движущимися собратьями, Эмма прижала ладошки к стеклу, устремила взгляд зачарованных глаз – жаль, он мог видеть только их отражение! – на будто бы спасающиеся от них бегством вековые каменные громадины домов и, открыв ротик, затаила дыхание, вся обратившись во внимание.
– Эм… – шёпотом позвал он, но так и не дождался обычного нежного слова, которое она очень любила, «Папа?»
Мужчина чуть понаблюдал за дочерью, а потом, развернув газету, принялся читать свой последний лондонский её номер. Хрусткие листы пестрели полосами маловажных новостей, и скоро он снова отвлекся на свою девочку. Любовно он смотрел, как она чуть покачивается в такт тряске, и дрожат кончики её длинных кос, а, когда стекло запотевает от её жаркого дыхания, она старательно протирает его рукавом.
