Когда-то перистиль в доме Тита Виния украшали десятка два статуй, из которых уцелели лишь две скульптурные группы: Медея, обнимавшая детей, и Рея Сильвия с близнецами Ромулом и Ремом на руках. Посеребренный луной мрамор мягко светился. Копии с греческих оригиналов являли совершенство черт и пропорций.
Обычно ваятели изображали Медею, занесшей кинжал или меч. Однако эта скульптура была совсем иной, чем и нравилась Винии. Одной рукой Медея прижимала к себе младшего мальчика, другой – обнимала и одновременно отталкивала назад, к себе за спину, старшего, словно торопясь закрыть его от опасности. Винии казалось: в этот миг Медее передали приказание царя – она должна отправиться в изгнание, отдав детей Ясону и его новой жене.
Виния никак не могла взять в толк: почему Еврипид, сочиняя трагедию, сделал Медею убийцей собственных детей. Древнее сказание гласило: послав сопернице отравленный наряд, Медея бежала из Коринфа. Детей оставила в храме Геры. Но коринфяне, разгневанные гибелью своей царевны, нарушили неприкосновенность убежища и убили детей.
Виния вздрогнула – чья-то холодная ладонь коснулась ее руки.
– Панторпа? Что ты здесь делаешь? Иди спать, уже поздно.
Холодные пальцы Панторпы только крепче сдавили ее запястье.
– Парису грозит опасность?
– Я не знаю.
– Нет. Знаешь. Зачем префект Фуск послал с ним центуриона? Почему советовал уехать?
– Панторпа, – устало откликнулась Виния. – Я ничего не знаю. Поговорим утром.
– Нет. Скажи сейчас. Парис известен, всеми любим…
– Слишком известен, слишком любим…
– Так это правда? Император ненавидит его? Префект Фуск не мог не предупредить тебя…
– Еще ничего не известно, – терпеливо повторила Виния. – Но дурные предчувствия…
Панторпа отступила на шаг. Воскликнула:
– Пусти, я пойду к нему!
– Сейчас? Ночью? – теперь Виния схватила ее за руку. – Ты с ума сошла!
– Я должна его предостеречь.
– Префект уже сделал это.
– Я сумею убедить Париса уехать.
– Не говори глупостей, – рассердилась Виния. – Если префект не убедил… Парис взрослый человек…
– Ты так спокойна! – взвилась Панторпа. – Речь идет о его жизни!
Виния на мгновение прикрыла глаза. В ушах звенело.
– Я не спокойна. Мне страшно. Проси богов…
– Просить богов, вместо того, чтобы помогать самой? – перебила Панторпа.
– Сейчас ты не поможешь. Напротив…
– Почему? – снова разгорячилась Панторпа.
Виния опустилась на колени, а потом и села на песчаную дорожку. Ноги не держали. Можно было бы просто прикрикнуть на Панторпу и идти спать, но Виния боялась, что девушка и впрямь побежит ночью через весь город к Парису. «Влюбленные упрямы, как»… Не найдя подходящего сравнения, она сказала:
– Если Парис решит уехать, ты окажешься обузой. Если же нет… Он вправе выбрать свою судьбу. С нашими страхами, нашей болью мы должны справляться сами.
– Но я хочу быть рядом с ним.
– Прости, Панторпа, – резко сказала Виния. – Он не звал тебя.
– Я знаю, – мотнула головой Панторпа. – И про Домицию тоже знаю. Придти к нему жить я не могла бы незваной. Но умереть с ним вместе – могу! – воскликнула она, воздев руки.
Жест был великолепен, жаль, Виния не оценила.
– Нет, не можешь.
– Я желаю разделить его судьбу.
– Забудь о своих желаниях.
Панторпа попятилась и взглянула на нее исподлобья.
– Прости, госпожа. Я всего лишь рабыня.
Виния так рассердилась, что не сразу смогла ответить. Ей хотелось воскликнуть: «Панторпа, оставь в покое и меня, и Париса! Ни у меня, ни у него нет ни сил, ни желания успокаивать влюбленную девчонку. Парис сам решит, что делать дальше». Но она знала, что Панторпа останется глуха к ее словам, ибо сейчас внимает лишь голосу чувств.
