Читать онлайн Земфира Туленкова, Михаил Афонин - Пятый сезон

Время – не просто линейная последовательность событий. Скорее, это многослойная ткань, в которой переплетаются наши воспоминания, мечты и переживания.

Между летом и осенью, зимой и весной – там, где календарь рассыпает свои цифры – начинается «пятый сезон». Он не вписан в учебники метеорологии, не отмечен в календарях, но каждый из нас хоть раз ощущал его дыхание. Это время, когда возраст перестает быть числом, неожиданное становится закономерностью, подарок оборачивается испытанием, а неприметное вдруг заявляет о себе в полный голос.

Это время без имени, когда женщина превращается в коробку, а офисный клерк исполняет функцию бога, линия жизни исчезает с ладони, а дом живет воспоминаниями о своих жильцах, мальчишка поднимает алый парус прямо во дворе, а золотая рыбка требует загадать желание.

Вы держите в руках истории из этого сезона. Они как трещина в стекле: через нее видно то, чего не должно быть.

Это портал, который возникает внезапно, не предупредив. Если вы верите в неслучайность случая – войдите. Если ждете подсказки от Вселенной – войдите. Если чувствуете, что застряли между… – войдите. Пятый сезон уже начался.

Юлия Карасева, главный редактор альманаха «Полынья»

Я, Лорэн Кук, суперинтендант первого дивизиона полиции, ответственно заявляю: наша планета вращается, благодаря коробкам из-под холодильников. Однажды этой бесхитростной мудростью проникнитесь и вы. А некоторые прозреют еще до того, как пропою четыре раза: «У меня есть ты, детка».

* * *

Как-то летом столица нашего графства погрузилась в тишину от сцены «Риц» до самых берегов рек Уитем и Синсил Дайк. Несчастные любители искусства, оставшиеся за бортом театра, вытянули шеи. А в переполненном зрительном зале пышная дама смахнула слезу, впилась в спинку переднего кресла так, что оно жалобно скрипнуло, и завизжала:

– Браво!

Здание из красного кирпича приосело, охнуло, забухало изнутри, угрожая осыпаться: «Бис! Брависсимо!» Однако, прежде чем огни рампы погаснут, а на ступенях храма Мельпомены покажется коробка из-под холодильника высотой всего-то в пять целых и три десятых фута, позвольте вернуться к предыстории этого донельзя трогательного события.

Началось все с того, что двумя месяцами ранее очаровательная мисс Шерил оказалась на набережной Уитем-ривер, чтобы втайне отобедать жареной сосиской в тесте. И причины были вескими.

Во-первых, вечно сонная помощница режиссера преобразилась: она вдавливала кнопку звонка, призывая труппу к репетициям, с особым упоением.

Во-вторых, актеры не смеялись, а любовались ее внезапной страстью и преданностью искусству, как пышной Боадицеей.

В-третьих, главный режиссер взялся за постановку непонятной русской пьесы про футляр.

Все вместе означало одно – театр закрывался! Безмерно мудрые власти города отдавали его под радости синематографа. А это доставило бы мисс Шерил неудобств больше, чем хук левой нашего Генри, если б не одно обстоятельство.

Мистер Санни, ведущий актер лондонского театра, дал согласие на участие в спектакле. Говорят, дал только потому, что другие отказались.

«Как он добр!» – восклицал мистер Кляйнеман, желавший оставить пост с помпой.

«Как он великодушен», – вздыхали девушки, претендующие на игру с ним.

«Чтоб вас!» – думала мисс Шерил, поскольку ее опыт состоял лишь из эффектных выходов в массовке.

Иными словами, прелестной мисс Шерил, чтобы сразиться за роль главной героини, репетировать было не с кем. Ах, как изменилась бы жизнь, если б она сыграла с блистательным Санни: прямая дорога в искусство большое, столичное! Но невозможно. Отсюда набережная, пустая скамья, отчаянье и одинокая сосиска в тесте.

Тогда-то она и увидела короб из-под холодильника, чья высота – обратите внимание – составляла целых шесть с половиной футов! И нашла странным, что люди ополчились на серость.

Чего только с ней не связывают: безразличие, бесталанность, безвкусие, невзрачность. Но серый – с любой точки зрения! – популярен. Его носят, он бывает в моде. Зато есть цвет еще более странный и по-настоящему невезучий – цвет картонных упаковок. Его не сравнивают ни с плохим, ни с хорошим. У него, если вглядеться, и названия-то своего нет.

Огромный пралел… паралел… Мисс Шерил, дабы увидеть верхнюю кромку, пришлось запрокинуть голову так, что непроизвольно открылся рот, хотя девушкой она была, несмотря на живость натуры, скромной. Спохватившись, присела в тени каштана и немного сердито вгрызлась в запретное лакомство, вкус которого вычеркнул из сознания и мечты о столице, и театры, и постановки. Да простят ее музы!

Поев, барышня стряхнула крошки в траву. Степенно обошла высокий короб. У одной из стенок она взялась насвистывать популярный мотивчик. Тут, видимо, резвились влюбленные, поочередно выводя по картону строки песни «У меня есть ты, детка». На другой стенке мисс Шерил обнаружила лист красочной рекламы от турагентства.

Поскольку холмы в зеленых шубах трав с россыпью маков на вершинах напоминали женские груди, мисс Шерил залилась краской и отвернулась. Повернувшись обратно, стукнула в стенку кулачком:

– Мистер!

И тотчас взвизгнула, потому что короб чихнул! Приподнялся и засеменил к другой скамье.

– Мистер… Бокс! – выкрикнула она вслед.

Не получив ответа, нагнала. Зашагала рядом, заложив руки за спину. – Отвечайте немедленно, паралепипипед!

Коробка из-под холодильника поправила:

– Параллелепипед.

– Хам!

– Признаюсь, вы меня пугаете.

– А вы не поворачивайтесь ко мне непристойными картинками, – отрезала, хотя нисколько не сердилась, мисс Шерил.

– Я позову полисмена!

– Мир? – внезапно предложила барышня, заступив дорогу.

Коробка едва не рухнула на нее и засеменила в обратную сторону, вскрикнув:

– Это неприлично.

– Война?

– Боже, у меня снова приступ.

– Ой, простите, – спохватилась мисс Шерил, распознав в голосе неподдельное отчаянье. – Хотите провожу вас домой?

– Дома я! А то, что вы околачиваетесь у моего порога…

– Война, – заключила мисс Шерил и толкнула противника. Он ловко провернулся вдоль оси, благодаря чему девушка рухнула в клумбу, усыпанную маргаритками. Когда приподнялась, коробка улепетывала вприпрыжку, будто за ней гналась стая фурий.

Теперь подумайте, леди и джентльмены, что может почувствовать бесповоротно отверженная даже теми, кто отвержен бесповоротно? Конечно, мисс Шерил подтянула ноги к груди и уткнулась лицом в колени, плечи ее вздрагивали.

– Реветь в декоративных насаждениях запрещено!

– Что? – опешила девушка, глядя на вернувшегося обидчика.

– Прекратите р-реветь. В цветах.

О, вы знаете: война имеет крепкий табачный цвет и запах гари. Потому будем снисходительны к следующей реплике Шерил, которую я привести не в силах. К тому же она вскоре пожалела о том, что бросилась на коробку из-под холодильника с кулаками.

Гнала по улице вплоть до театра. Бегала за ней вокруг полисмена, который всякий раз прикладывал пальцы к кромке шлема, успокаивая зевак: «Репетируют». Он и не думал, что тем самым высказал идею, которая поразила блистательную мисс Шерилл, как вирус покрепче эболы.

На другой день она приняла образ светской львицы с мятной бархатцой в голосе. Вернулась к набережной. И, приподняв край соломенной шляпки, перешла в наступление:

– Хотите, я открою вам мир искусства?

– Нет, – буркнул Бокс.

Она пожала плечиком и положила на скамью контрамарку:

– Поступайте по своему усмотрению.

– Как вы посмели?! Какая возмутительная вульгарщина!

Короб так трясло от негодования, что барышня удалилась столь быстро, сколь позволяли высокие каблучки. Цок-цок-цок-цок. На восточном углу театра она приостановилась. Сложив ладони рупором, выкрикнула:

– Дурак!

А после вечернего спектакля ее внезапно похвалил мистер Кляйнеман:

– Шерил, всегда бы так. Непосредственность, энергия! Немедленно поделитесь секретом с остальными.

– К-коробка из-под холодильника.

– Что?

– Я увидела в зале коробку, – повторила мисс Шерил и рассмеялась.

* * *

– Не был я ни на каком спектакле! – возмущался парапел… да, параллелепипед.

– Бы-ыл, – хищно согнувшись и расставив руки, ходила кругами мучительница. – Бы-ыл.

– Не был! Пустите меня немедленно.

– Я ви-идела.

Хозяин короба вздохнул так, что, казалось, картон осел, сделался ниже:

– Вы меня не понимаете.

– Ну-ну, – погладила стенку мисс Шерил. – Больше не буду. Идите.

– Я ведь не вру.

– Идите.

– Правда! Там людей много. Потому я сложил дом и попросил билетера пронести его.

– А вы?

– Не смог. Там люди… много. Мир?

Мисс Шерил представила, как несчастный агорафоб жался в тени колонн, оставшись беззащитным, но дрожь в голосе пересилила:

– Вы меня обидели. Война.

– Дура!

Констебль, вокруг которого они бегали, вновь приветственно касался шлема, меланхолично успокаивая зевак: «Репетируют».

Так и повелось, что мисс Шерил приходила к Уитем-ривер ежедневно. Это могло бы внушить опасения за ее талию. Но сосиски в тесте она отдавала обитателю коробки. Для себя же приносила лишь исписанные листы с ролью да пару яблок. Декламировала и кружилась, останавливаясь лишь для того, чтобы поинтересоваться:

– Ну, как?

Если короб помалкивал, она пинала в стенку. Если не помогало и это, доставала керосиновую зажигалку. Хватало всего пары снопов искр, чтобы из картонных недр бурчали:

– Бесподобно.

– То-то, – заключала мисс Шерил и продолжала представление.

Однажды лед тронулся. Короб стал подавать реплики добровольно. А однажды заметил, приняв через узкое окошечко лакомство:

– Может, пополам?

Личико барышни сделалось серьезным. Она сглотнула слюну и покачала головой:

– Сосиска всецело ваша.

К ее сожалению короб согласился тут же:

– Как скажете.

– Мистер Бокс, – решилась девушка, – не могли бы вы сказать, что мой говор своею нежностью и приятной звучностью напоминает древнегреческий? Но не сухо, а так, будто любите меня.

– Чушь и клевета.

– Ну, подыграйте. Разок. Пожалуйста.

– Нет.

– Ну, почему? Это ведь игра.

– Оно конечно, так-то так, да как бы чего не вышло.

Мисс Шерил невольно прижала кулачки к груди, узнавая фразу из пьесы:

– Как вы сказали?!

– Никак.

– Нет, нет, повторите, почему не желаете подыграть, будто любите меня.

– Снова вы за свое, – заворчал короб. – Как бы не вышло чего!

– Чего?!

– Ваш говор своею нежностью и приятной звучностью напоминает древнегреческий, – тихо ответила гигантская коробка из-под холодильника. Затем дернулась и засеменила прочь, приговаривая: – Так и знал, так я и знал.

Каждый день она ходила к набережной, надеясь застать друга. Тщетно. Зато всякий раз во время спектаклей видела из-за кулис, как билетер вносил и выносил пустой короб. После представления Шерил, не сняв грима, бежала к парадному входу, но бездомный успевал ускользнуть. Почему? Так случается, когда бесповоротно отверженные, хоть признают это не сразу, сближаются с первой встречи, и сближаются бесповоротно. Такое порою пугает.

За десять дней разлуки она успела три раза обозлиться, два раза рассвирепеть, – едва не сбежала со сцены, – и один раз расплакаться. За этим-то занятием ее и застал мистер Кляйнеман:

– Вижу, слухи уже дошли. Ничего, ничего. Слезы счастья еще никому не вредили.

– Счастья?! – всхлипнула мисс Шерил.

– А с чего плачут актрисы, увидев себя в списке основного состава? – поразился режиссер. – Роль Вареньки ваша.

Барышня немедленно утерла слезы, размазывая по лицу густой грим: