Ольга Кузьмина. ПРЯНИЧНЫЙ ДОМИК
Пряничные человечки опять закончились. За три дня до Рождества покупатели сметали все подряд – не то что с витрины, но и прямо с кухонных противней.
– Гензель, тесто еще осталось? – Гретель заглянула на кухню.
Брат устало вытер холщовой прихваткой лоб.
– Последний постав. И все, закрываемся на сегодня. И так без обеда пашем.
– Горите на работе, молодые люди? Похвально.
Гретель обернулась. У входной двери топтались две старухи. Одна повыше, другая пониже, но обе в одинаковых серых пальто с капюшонами. Протиснувшись между ними, в кафе вальяжно прошествовал огромный черный кот. Встряхнулся, осыпав снегом ближайшие стулья и молодую женщину, в одиночестве пившую кофе за крайним столиком.
Странно, почему не зазвонил дверной колокольчик?
– Извините, но с животными нельзя! – Гретель с усилием изобразила вежливую улыбку. «Явились, старые вороны! Теперь займут лучший столик и до ночи просидят! И кукуй тут с ними»
Кафе «Пряничный домик» работало до последнего посетителя.
– Гони их, – пробурчал Гензель. – Скажи, халява закончилась.
– Простите! – опередив Гретель, к старухам торопливо подошла молодая женщина, вся в брызгах от растаявшего снега, но с радостной улыбкой. – Я хотела спросить, это у вас мэйн-кун?
Кот перестал вылизываться и лениво глянул на женщину. Глаза у него были разные – один изумрудно-зеленый, другой – льдисто-голубой.
– Изумительно! – она всплеснула руками. – Надеюсь, не стерилизованный?
Кот оскорбленно фыркнул.
– Да пока что все при нем, – усмехнулась высокая старуха. – Хотя были желающие кастрировать…
– Были да сплыли, – проворчала ее низенькая товарка. – С талой водой по весне.
– Понимаете, у меня кошка. Тоже черная! – женщина торопливо достала из сумочки визитку. – Вот, это мой телефон. Я Берта Марович, художница. Если бы вы согласились… Не бесплатно, разумеется! Только подумайте, какие могут получиться чудесные котята! И я бы хотела нарисовать портрет вашего кота.
Старухи переглянулись. Высокая осторожно взяла визитку. Гретель содрогнулась от омерзения. Пальцы у старухи были корявые, с распухшими артритными суставами. Давно не стриженные желтые ногти загибались на концах.
– Портрет, стало быть? – старуха показала визитку коту. – Что скажешь?
Кот глянул на визитку, потом на Берту. Потянулся, томно прищурившись, и потерся головой о бедро художницы.
– Ох… – она покраснела. – Какой ласковый!
– Надо же! – высокая старуха поцокала языком. – Ладно, считай, договорились. Ты пока иди, милая, иди. Подготовь там… что надо. А он себя ждать не заставит.
Берта кивнула и послушно направилась к двери. Вышла, шало улыбаясь, прижимая ладони к пылающим щекам.
– А теперь, – старуха повернулась к Гретель и ощерилась, показав неожиданно белоснежные острые зубы, – принеси-ка нам пирогов. С мясом. Да не беспокойся, заплатим. – Она порылась в карманах пальто, вздохнула и требовательно протянула руку к своей спутнице: – Бру, верни кошелек.
– Ой, да ты же мне его сама отдала, Ядвига! – Бру заулыбалась, отчего ее морщинистое лицо стало еще больше походить на печеную картофелину. – Запамятовала, видать.
– Ага, и про ожерелье запамятовала, и про кольцо… – Ядвига открыла потрепанное кожаное портмоне и достала пачку евро. – Ну, девка, что ни есть в печи, все на стол мечи.
Гретель взяла деньги, стараясь не касаться пальцев старухи.
