Пыль на ладонях - страница 5

– Вот с… – Ленка вовремя осеклась, тревожно поглядела на его мать, та сделала вид, что не услышала.

– Лен, бери ещё хвостик.

– Спасибо, – она поддела вилкой румяную навагу и переправила на тарелку.

– За что ты моего болвана любишь?

– Красивый, наверное, – вставил Егор, прежде чем Ленка успела открыть рот. Не терпелось уединиться с Ленкой в комнате, чтобы помириться по-настоящему, по-взрослому, насовсем.

– Клевин, любить тебя не за что – любовь зла…

– Не продолжай, – усмехнулся Егор. Нападки женщин начинали раздражать.

– Эх, Леночка, – закручинилась мать, – это у него от отца.

– Отца не трогайте, – пресёк Егор, покосился на комод: Клей молчаливо благодарил за поддержку с фотографии.

– Порычи у меня, – прикрикнула мать, но направление беседы сменила. – Леночка, как в школе?

– Учусь, – ответила та с набитым ртом, прожевав, добавила: – Заканчиваю курс, отец настаивает, чтобы переводилась в Бауманку. Его на повышение, в Москву…

– Как в Москву? – Егор поперхнулся, уставился на неё.

Ленка мстительно прищурилась.

– Как в Москву? – мать нахмурилась.

Ленка её пожалела:

– Я ещё не решила, – вяло промямлила она. – Может, с матерью останусь…

Как же, останется! Егор вдруг представил, что бежит с цветами вдоль перрона, размахивает букетиком, тот сыпется на ходу, ромашки рисуют дорожку, как хлебные крошки за мальчиком-с-пальчиком. А Ленка холодно выглядывает через стеклопакет купе и беззвучно шевелит губами: «Я напишу». Бредятина! Из дальнего далёка проступила тощая девчушка в кукольном платьишке и с мокрыми глазами, которая махала ему – гогочущему, хмельному, – но не решалась подойти к шумной кампании призывников. Старшины толкают стадо на посадку. А он, Егор Клевин, имитирует телефон, прикладывая большой палец к уху, но оттопырив мизинец, орёт: «Звони!» Спины, пьяные морды, камуфляжная мозаика, душные плацкартные вагоны, запах прелости и перегара. Колет под сердце нож неясного будущего. Страшно хочется посмотреть на Ленку, сказать какую-нибудь тёплую глупость, но нет – он продолжает скрываться под бравадой. Ведь ещё страшнее, что повезут на юг… Она за вагоном не бежала, даже не сдвинулась с места… Парни тыкали пальцами в подружек, мамаш, бабушек, суетливых стариков – кто-то делал ставки «на забег», кто-то орал имена, кто-то, как и Егор, переживал молча…

– Егор, ты чего? – мать осторожно вывела его из ступора.

– А? – не понял он, поднял глаза от стола.

– Чего там бормочешь? Вилку погнул… – она невзначай тронула за руку.

– Так, – он уклонился от ответа. Может, действительно попросить Севу устроить меня на работу? В универ вернуться. Хватит отгуливать дембель, деревня Кулешовка закрывается… Егор приготовился это озвучить, капитулировать перед женщинами полностью, но чёртик внутри него извернулся и овладел проклятым языком. Егор приподнялся над столом, опёрся на руки, вылетело ехидное: – Да ну её, мать, пусть едет в свою Ма-а-аскву. Перетопчемся как-нибудь. – Егор победно зыркнул на Ленку, но мгновенно потух: Чекуряшка ехидно улыбалась. Зараза!

– Паршивый ты клоун, Клевин. Уймись, артист, не поеду я никуда. Мне ещё желание загадывать, – сказала она.

– Какое желание? – встрепенулась мать. Вдруг засуетилась. – Засиделась тут с вами, дел по горло. Слышь, горюшко моё!

– Чего? – не понял Егор.

– Я к соседке схожу, к Лидии Николаевне, она попросила… Ей надо… – мать притормозила, на ходу придумывая причину. – Надо! – она сдалась перед отсутствием фантазии. – Вы тут не скучайте, – поспешно, как на пожаре, собралась, сунула ноги в тапки и юркнула в подъезд, осторожно прикрыв дверь.