Забегая вперёд, я потом увидел французский Оже-спектрометр (кажется, фирмы «Рибок»… пардон, «Рибер», конечно) и поразился, какие там на фланцах маленькие гаечки и как редко расположены. На небольших фланцах с окошками, например, всего по шесть штук. Я вспомнил, как мы крутили свои огромные гайки, позавидовал и спросил, почему такая разница. Оказалось, на нашем сверхвысоковакуумном оборудовании применяется на фланцах система уплотнения «зуб – канавка»40. А за рубежом уже применяют систему из двух концентрических кольцевых зубов и канавок. Уплотнение лучше, и потому не требуется такого давления на прокладки. – А почему у нас не применяют, раз известно, что это лучше? – Не хватает точности. Два зуба и две канавки нужно делать точнее, чтобы они правильно попали друг на друга.
В конце концов, основную камеру мы развинтили. Сильфон отвинтили и отправили на починку в Рязань. Получили починенный, всё собрали обратно. Обмотали прибор нагревательными шнурами, закутали в стеклоткань, и трое суток обезгаживали, ночуя поочерёдно в лаборатории. Потому что нужно всё время следить за давлением, если уменьшается, можно прибавить нагрев, если слишком растёт, убавить.
Кстати, вспомнил забавный эпизод с обезгаживанием предыдущей, самодельной установки для исследования газоотделения. Мы тогда перестарались с нагревом, стеклянная трубка, на которой был приварен омегатрон, размягчилась и под действием вакуума внутри схлопнулась и превратилась в стеклянную палочку. Мало того, эта палочка до такой степени истончилась41, что согнулась под весом омегатрона, и он печально повис. Хотел было написать, что он вышел из зазора магнита, но это я забыл детали. Магнит, конечно, на время нагревания установки мы снимали с неё, чтобы он не размагнитился. Заметили мы прежде всего движение: омегатрон на гибком от малой толщины стекле слегка покачивался. И первое время, уставившись на него, не могли понять, что это мы такое странное видим…
Это была такая шутка природы, заодно напишу про обычную шутку. Я её, кажется, где-то прочитал и применил к руководителю (это штрих к нашим взаимоотношениям). – Хочешь, – говорю ему как-то, – покажу фокус на невключённом осциллографе? – Хочу, – говорит. Я похожу к осциллографу и молча тыкаю пальцем в надпись «Фокус» возле ручки регулировки фокусировки пучка… Я потом всем, кому мог, показал этот «фокус», а где-то через год случайно вспомнил, хорошая шутка была. И спрашиваю его осторожно: Слушай, я вот не помню, я показывал тебе фокус на невключённом осциллографе? – Вроде, показывал, – отвечает он. – Но я что-то забыл. Покажи ещё раз! – Я показал. – Вот болван! – сказал он скорее себе, чем мне, хлопнув себя по лбу. Не со злостью, впрочем, а с иронией.
Поиск течи делается с помощью специального прибора, течеискателя. Потому что мало обнаружить сам факт течи. Это-то легко – при течи не удаётся добиться требуемого вакуума. Сверхвысокий вакуум, нужный для Оже-спектрометра, это 10>–8-10>–10. Гораздо выше, чем, скажем, для электронного микроскопа. Дело в том, что Оже-электроны, с их относительно небольшой энергией, не вылетают с большой глубины образца. Анализируется самый верхний слой, практически несколько атомных слоёв. Это и преимущество – хорошая чувствительность к поверхностным загрязнениям, например, которые можно таким образом хорошо обнаруживать. И недостаток, точнее, сложность в работе, потому что малейшее присутствие остаточных газов, особенно углеродосодержащих, под действием электронного пучка вызывает образование загрязнений на том самом месте, которое анализируешь. Вот поэтому и нужен хороший вакуум. В электронном микроскопе пучок электронов с большой энергией проходит через тонкий образец насквозь, что ему какой-то лишний атомный слой углеродных загрязнений.
