Но в то же время он был немало наслышан о жене Боброва, участвовавшей в тайных банкетах всей городской верхушки, которую, некоторые полагали, она ловко использовала с каким-то своим дальновидным прицелом. Причём её присутствие на гульбищах держали в секрете, чтобы Бобров не прослышал о супруге пикантные выходки. Впрочем, иные дельцы воспринимали её даже как полпреда, представлявшего мужа, нарочно избегавшего шумные сборища, придерживаясь какой-то допотопной морали, и при этом сознательно нарушал партийную этику, то есть кастовость…
Итак, Никита Олегович, рассеяв подозрения относительно деловых качеств Галины Егоровны, брался пробивать её предложения, полученные ещё от кого-то. Если бы кто другой просил, то он бы ещё подумал, надо ли рисковать ради сомнительного дела. Он побаивался сурового преда райисполкома. Ведь сама жена шефа просила об услуге, тогда надо непременно уважить. Она, похоже, знает что делает. Только непонятно, зачем за спиною мужа затеяла порулить районом?
Но потом ему позвонили, чтобы неукоснительно выполнял все её поручения. Причём ему перепадали вознаграждения. И Никита Сергеевич догадался о затеянной игре Галины Егоровны против своего мужа, сумевшей для этого опасного дела втянуть в него с расчётом зама. Затем тонко намекнула, что Бобров скоро уйдёт, а его место непременно займёт он, Никита Олегович. Перспектива была соблазнительна, а жена шефа душа, а не человек.
Хотя Наташа Боброва и жалела мать, но вместе с тем она понимала, что больше не могло так продолжаться. Необходимо предпринять срочные меры по удалению матери от отца. И она поехала к бабушке Антонине Алексеевне, работавшей когда-то учительницей математики. Но теперь она была давно на пенсии и жила в одиночестве. Иногда её навещали дети: сын и дочь, хотя со временем это делали всё реже. Зятя она не любила, как большинство тёщ, считая его замкнутым и высокомерным. К дочери со временем тоже потеряла уважение за приобретённую порочную наклонность. На внучек обижалась, что редко приезжали в гости. Когда их долго не было, ездила сама. Хотя понимала, что наступило такое время – повсеместного отчуждения людей, прерывающих родственные узы, когда все поглощены своими нескончаемыми делами, обрывающими старые привязанности к родным очагам и предкам…
Наташа позвонила в дверь квартиры на втором этаже. Вскоре послышались шелестящие звуки за дверью. Антонина Алексеевна впустила внучку, взглянув удивлённо на Наташу.
– Не волнуйся, бабушка, ничего трагического не случилось… – с ходу соврала она. – Просто я приехала тебя проведать, – поспешила она успокоить её, хотя сама вместе с тем прятала виновато глаза. И только сейчас Наташа почувствовала в душе безотчётную вину, что приехала не просто так.
– Ну, тогда проходи, да, чувствую, по делу примчалась. На Восьмое марта никто не соизволил показаться, открыточками отделались. А как на носу экзамены, так, пожалуйста? – в шутку и всерьёз произнесла Антонина Алексеевна. – Может быть, я ошибаюсь? —лукаво посмотрела на внучку.
– Бабушка, с экзаменами я сама сплавлюсь. Я хочу поговорить о маме…
– Продолжает куролесить, а говоришь, ничего не случилось? Или это уже в привычку вошло? Как в порядке вещей…
– Ты уже знаешь? А мы не знаем, что делать, как ещё влиять на неё. Отец переживает, а на лечение отправить – не хочет…
– Как же не знать, когда слушаю сарафанное радио! Значит, я должна поговорить с матерью? Почему отец раньше на работу не отпускал? Ты этого не ведаешь? Он поломал ей жизнь, а я была вынуждена молча смотреть на его причуду! Она вас воспитала, а теперь осталась не у дел. Вот и взбунтовалась так…
