Распятый дервиш - страница 4

И жёлтым глазом – глазом горбуна,

украденным у осени в похмелье,

холодный полдень смотрит.

А она –

монахиня в своей постылой келье.

«Пойду гулять во фраке по дворам…»

Пойду гулять во фраке по дворам

с улыбкой безнадёжного изгоя,

лишая осень смысла и покоя,

совсем не «мудренея» по утрам.

Ах, где вы, где вы, бесшабашные мои,

дождём отполированные крыши?

Я среди вас пока ещё не лишний,

но здесь уже не свищут соловьи.

Но здесь уже нет шелеста листвы,

и паучок сгоревшею листвою

не пролетит в октябрь из непокоя

изгоем, пострадавшим от молвы.

«Первый снег, как древняя былина…»

Первый снег, как древняя былина,

пыль веков с небесного шатра.

И лежалый запах нафталина

наполняет улицы с утра.

И, стесняясь древнего разгула,

словно замарашка-сирота,

во дворе тихонько промелькнула

тень окоченевшего листа.

Размышления в стиле блюз

Мне пишется нынче, да всё не о том:

хвостом задевает сквозняк по щеке,

листом уплывает октябрь по реке

и пусто, как в пустоши, в доме пустом.

А хочется, в общем-то, знать не о том,

что было когда-то, что будет потом.

А хочется помнить твой голос и взгляд,

и слушать, и слышать:

октябрь,

листопад…

Мне пишется нынче, да всё не про то:

остался в безвременьи цирк шапито,

а лес примерял золотое пальто,

да так и остался нигде и никто.

А хочется, в общем-то, знать не о том,

что было когда-то, что будет потом.

А хочется помнить твой голос и взгляд,

и слушать, и слышать:

октябрь,

листопад…

Мне пишется нынче, да как-то не так:

охотник по следу пускает собак,

а море, пропав в поднебесной черте,

сливается с небом в своей чистоте.

А хочется, в общем-то, знать не о том,

что было когда-то, что будет потом.

А хочется помнить твой голос и взгляд,

и слушать, и слышать:

октябрь,

листопад…

«И странно мне было слышать…»

И странно мне было слышать,

и страшно мне было слушать:

сквозь щели в железных крышах

струились в пространство души

бездомных,

безумных,

грешных,

юродивых и пропоиц.

Под взглядами звёзд нездешних

оцепенел мегаполис

и вместе со мною слушал,

и слышал: уходят люди

туда, где им станет лучше

и где суеты не будет.

А здесь, в опустевшем доме,

провалится пол и крыша.

Но те, что ушли, всё помнят

и слушают нас,

и слышат.

«Море падает с потолка…»

Море падает с потолка

и рука вся в ажурной пене

разбивает на сто мгновений

тело моря. И губ слегка

вдруг коснулось его дыханье,

как прощанье и как признанье:

– Знай, кончина моя легка.

Что же я ошалело жду,

будто море из мести в жгут

скрутит тело моё?..

«Эхо изображенья за…»

Эхо изображенья за

горизонтом добра и зла,

за горизонтом зеркала,

где фениксова зола

рожицы корчит и смотрит на

меня, как на эквивалент нуля.

По ту сторону зеркала зна –

ют: меня не примет земля;

по эту – небо не примет,

поскольку огня

не любят на небесах.

Страх заползает за шиворот:

снова бродить в темноте,

чтобы увидеть те

потусторонние отраженья,

эхо которых – я сам?

«Перестану бродить по дорогам…»

Перестану бродить по дорогам

и глядеть на ромашки в ресницах,

потому что потеряно много,

а потерянное не приснится

даже в стоге пахучего сена,

что закатной окрашено кровью.

Что же было?

Любовь и измена.

Что же будет?

Измена с любовью.

Вот и я изменяю дорогам,

но люблю их по-прежнему нежно.

Жизнь потеряна – это не много,

если в Боге Любовь неизбежна.

Баллада о смерти

Я пел её. Я пел о ней

во время взлётов и уныний,

безумный маленький Орфей

в огромной гибельной пустыне.

Мы все живём полушутя.

Как ни крути, но так бывает:

любая мать, родив дитя,

его же к смерти обрекает.

Назад Вперед

Распятый дервиш - страница 4

Похожие книги