– Ты видишь стены Ферона, – молвил старец бесстрастно, – перед тобою Акрагант.
– О боги! – воскликнул путник. – Да ведь это благословенная Сицилия! А я был уверен, что буря пригнала мою триеру к дикой Ливии. Ее днище не выдержало удара. Острая скала пробила его насквозь. Каким-то чудом меня выбросило на берег. Когда я очнулся, море уже успокоилось. Но чужой берег пугал меня. Я уже завидовал морякам, нашедшим смерть в волнах, ибо что может быть ужаснее рабства на чужбине? А теперь я слышу эллинскую речь, вижу Акрагант. Кажется, здесь правил Фаларид.
– Правил, – неохотно отозвался старец. – Фаларида сменил Телемах, а Телемаха – Ферон, Ферона – Фрасидай. Имена тиранов помнят все. А чем они прославились? Фаларид – медным быком, в котором сжигали несчастных, Ферон – стеной, которую воздвигли рабы. А что тебе известно об Эмпедокле?
– Постой-ка, – молвил юноша. – Не тот ли это чудак, который бросился в Этну? Гора потом выплюнула его сандалию.
Лицо старца на какое-то мгновение помрачнело. Но постепенно морщины разгладились, глаза как бы осветились изнутри.
– Мне было пятнадцать лет, когда в дом явилась беда, – начал он, – заболел Драмей, мой младший брат. Над его головой уже витала смерть. Отец пригласил врача. Это был человек лет пятидесяти, с красивой белокурой бородой. Ни одна из статуй не может передать его взгляда, ясного и пронизывающего, порой гневного и презрительного. Осмотрев моего брата, врач как-то сгорбился. Губы сложились в мучительную складку. Отец и я поняли: Дромея не спасти.
– О боги! – стонал отец.
– Оставь богов, – сказал врач сурово. – Вини ойкистов[37], выбравших это место для города. Ведь он открыт Ливийцу – ветру знойных пустынь.
Так я впервые увидел Эмпедокла и вскоре стал его преданным учеником. Я еще никогда не встречал людей, которые с такой смелостью ниспровергали мнение толпы. Всюду говорили о всемогуществе богов, он же доказывал, что надо своими силами исправлять природу. Послушай, что произошло. Он предложил сломать Белую скалу, чтобы улучшить климат. В городе Эмпедокла ценили – одни как врача, другие как оратора. Но ломать скалу – это было непостижимо. Тут работы на сто лет. Другой бы на месте Эмпедокла оставил эту затею, но не такой это был человек.
– Ты видел, Теокл, – обращался он ко мне, – как Этна выбрасывает раскаленные камни?
– Конечно, видел, – отвечал я.
– А как ты думаешь, почему они летят?
– Люди говорят, что это проделки Тифона.
– А ты как считаешь?
– Не знаю.
– Тогда слушай! Под землею целое море огня. Когда в него попадает вода, образуется пар, как в кипящем котле. Он-то и выбрасывает камни. Вот тебе твой Тифон! Но я о другом. Весь мир един. Частицы вечного огня во всем: и в дереве, и в камне. Надо лишь их извлечь.
В то время я еще не понимал, что имеет в виду учитель. Какой в камне огонь, если он неподвижен и мертв? Но верил Эмпедоклу и помогал ему по мере сил. Несколько месяцев мы искали камни в горах и свозили их к мельнице. Из Катаны пришло судно, нагруженное серой. Ослам, крутившим жернов, хватило работы на год. И еще полгода учитель что-то варил в котлах. Варево распространяло удушливый и едкий запах. Люди обходили нашу мельницу стороной. И никто, кроме меня, не знал, чем занят Эмпедокл. На дне котла появился желтоватый порошок. Я наполнил им кожаные мешки.
– Осторожно! – кричал учитель, словно это было золото.
И еще месяц я возил мешки к пещере, что под Белой скалой. В пещеру Эмпедокл не пускал никого. Он сам вносил туда мешки и укладывал их.
