– Но куда мы движемся? – спросила Роза с той пылкой слащавостью, с тем любезным жаром, от которого Синь хотелось сжаться в комок и плевать желчью.
– К Цели. К Синдичу. И когда мы туда доберемся, мы обе будем старухами!
– А зачем мы туда движемся?
– Чтобы добыть знания и отправить их обратно, – ответила Синь словами Роксаны, потому что других у нее не было, а потом – заколебалась, осознав, что вопрос ей задан корректный, а она никогда не пыталась ни задать его себе, ни ответить. – И жить там, – добавила она. – Познавать мир. Мы живем в пути. За открытиями. Это путь «Открытия».
С этими словами она осознала смысл имени мира.
– Чтобы открыть?..
– Роза, твоим наводящим вопросам место в детском саду – «а ка-ак у нас называется эта буковка с завитушками?». Ну же, поговори со мной! Не пытайся мною крутить!
– Не бойся, ангел мой, – улыбнулась Роза в ответ на гневную вспышку. – Не бойся радости.
– И не зови меня «ангелом»! Ты нравилась мне, когда была собой, Роза.
– Не зная Благодати, я не ведала себя, – ответила Роза без улыбки, с такой потрясающей прямотой, что Синь в стыдливом изумлении отвела взгляд.
Но, уходя от Розы, она чувствовала себя обделенной. Она потеряла подругу многих лет и возлюбленную. Когда они станут старше, им уже не съехаться, как мечтала Синь. Черта с два она станет ангелом! Но… ох, Роза, Роза…
Синь попыталась сложить стихи, но получилось только две строчки:
Мы будем видеться подчас и не сойдемся снова,
Нас разведут одни и те же коридоры.
ЧТО ЗНАЧИТ В ЗАМКНУТОМ ПРОСТРАНСТВЕ «РАЗОЙТИСЬ»?
Для Синь – это стало первой большой потерей. Бабушка Мейлинь была такой жизнерадостной и добродушной, а смерть ее – такой неожиданной, такой внезапной и тихой, что Синь ее как-то не восприняла до конца. Ей все время казалось, будто бабка так и живет чуть дальше по коридору, и, вспоминая ее, Синь не горевала, а утешалась в горе. А вот Розу она потеряла.
К первой своей печали Синь подошла со всем юношеским пылом и страстью. Она ходила как шальная. Какие-то участки ее сознания, похоже, повредились навсегда. Синь с такой силой возненавидела ангелов, уведших у нее Розу, что начала подумывать – не правы ли старшие кипры: людей другого происхождения понять невозможно, не стоит и пытаться. Они – другие. Лучше держаться от них подальше. Держись своих. Держись середины. Держись пути.
Даже Яо, устав от проповедующих благодать коллег из лаборатории, цитировал Длинноухого Старца: «О чем говорят – не знают. О чем знают – не говорят».[1]
– А вы, значит, знаете? – поинтересовался Луис, когда она повторила ему эту строку. – Вы, кипры?
– Нет. Никто не знает. Просто не люблю проповедей!
– А многие любят, – ответил Луис. – Любят проповедовать и слушать проповеди. Всякие люди бывают.
Только не мы, подумала Синь, но промолчала – Луис, в конце концов, не китайского происхождения.
– Не надо изображать лицом стену, – заметил Луис, – только потому, что оно у тебя плоское.
– У меня не плоское лицо. Это вообще расизм.
– Да-да. Великая Китайская стена. Кончай, Синь. Это же я, Гибридный Луис.
– Ты не больше полукровка, чем я.
– Куда больше.
– Ты мне скажи, что Джаэль китаянка! – ухмыльнулась она.
– Нет, чистая сепра. Но моя биомать полуевропейка, полуиндуска, а отец – по четверти южноамериканской крови, африканской и половина японской, если я ничего не путаю – что бы это все ни значило. У меня, выходит, и вовсе происхождения нет, одни предки. А ты! Ты похожа на Яо и свою бабку, ты говоришь, как они, ты от них китайскому научилась, ты выросла среди сородичей и сейчас занимаешься тем же старым кипровским отторжением варваров. Ты происходишь от самых больших расистов в истории.
