Растворяясь в песках - страница 16

После деловой встречи у Серьезного сына появилось свободное время, и, выйдя из отеля, он пришел посидеть на пляже, где почувствовал себя почти счастливым. Почти – потому что для полного счастья в мире всегда чего-то не хватает. Куда ни глянь – повсюду мерзость, оголтелое потребительство, подражание чужой культуре, а никчемные поверхностные люди-пустышки все трепыхаются не тут, не там и не здесь. Он старался как можно дальше держаться от них и заниматься своим делом. Но теперь он встретился с поющим и взмывающим ввысь океаном, чья манера пения и резкие движения восхитили его своей естественностью и непринужденностью. И вот в пляжном кафе с крышей из кокосовых листьев он сначала заказал пиво, а потом устроился за столиком у самого берега, раскрыл книгу и развернулся лицом к океану. Когда его достигал назойливый шум аляповатой толпы гуляющих, он двигал столик и стул все ближе к океану и сидел почти счастливый. Даже задремал.

Издалека это было похоже на идиллическую картину: огромное небо, огромный океан и зажатый между ними кусочек сцены – на стуле сидит юноша, на столе пиво, а на коленях книга. Волна подкатывается то совсем близко к сцене, то отступает, то снова возвращается, как будто хочет унести с собой всех участников постановки. А сцена сама завороженно тянется за волной.

Но издалека никто не смотрел. А смотрели вблизи. Один пухлый смеющийся мальчишка.

Серьезный сын терпеть не мог детей. А также их родителей, которые заваливают мир сообщениями и видео, свидетельствующими о восхитительных деяниях своих отпрысков. Но если он и не любил кого-то больше, чем крохотных глупых срыгивающих молоко младенцев с бессмысленно блуждающими глазами и болтающейся головой, то упитанных румяных детей, которые ходят вразвалку, болтают и поют когда им вздумается, пускают слюни и смеются взахлеб. Именно такой увидел его сейчас.

Мальчишка бродил от одного столика к другому, как маленький бычок, отпущенный с привязи – то уронит чей-то стакан, то попытается перевернуть стул. А если не обращают внимание, то бычок внезапно выскакивает и отвешивает пощечину.

И вот сидит какой-то человек, совершенно не замечающий присутствия ребенка – может ли маленький испорченный падишах стерпеть это? Вызов принят, и цель ясна. Шлепая ногами, как Дональд Дак, он подошел к Серьезному сыну, дремавшему у океана. Океан ворочался у ножек стола и стула, и этот шум излучал абсолютный покой. Но тут упитанный бычок поднял руку и припечатал Серьезного сына своей детской ладошкой. Тот вздрогнул. Но продолжал прикладывать все усилия, чтобы продлить блаженный миг одиночества. Малец не унимался: опять шлепок, а за ним требовательное «смейся!». На этот раз Серьезный сын открыл глаза и сделал страшное лицо. С третьей пощечиной на него обрушилась вся тщетность мира, и, развернувшись, он схватил мальчишку за глотку, как щенка, поднял в воздух и стал трясти:

– Еще раз появишься, брошу тебя в воду!

Испугавшись, тот издал истошный вопль, на который прибежали новоиспеченные родители и напали на Серьезного сына:

– Разве можно так обращаться с ребенком?! Все только и делают, что умиляются, а тебя взбесила детская игра?

– Оказывается, раздавать пощечины – это детская игра? – возмутился Серьезный сын. – Такие, как вы, портят детей. А когда они вырастают, то остаются все теми же испорченными детьми.

– Это еще что? – недоумевали родители. – Он всего лишь хотел рассмешить. Ты что, не умеешь смеяться?