Растворяясь в песках - страница 17

На этом месте Серьезный сын встал и ушел. Разрушенный мир людей-вандалов опять обступил его со всех сторон. Песок, обезображенный пивными банками и пластиковыми пакетами; земля, захваченная белыми; хилые индийские бандерлоги-подражатели; какофония, возомнившая себя музыкой, от которой стенает природа; смеющиеся орущие тупые людишки – это они ему говорят: «Смейся!» «А есть ли над чем смеяться в этой стране, которой вы управляете?», – бр-р… бр-р… бр-р… ворчал он всю дорогу, пока не вернулся в свою комнату.

И уснул.

И приснился ему сон. Он умиротворенно сидит на берегу океана, над ним раскинулось огромное небо, и волны нежно омывают его ноги, постепенно нежность возрастает, и с каждым ее новым приливом его стул легонько подпрыгивает. Теперь нежность хлещет через край, волна вздымает его вверх, и вот он уже раскачивается на троне посреди океана, а на берегу собрались все гуляющие со своими толстыми румяными детьми, чтобы посмотреть на него. Он обращается к ним:

– Дурачье, идиоты! Только подумайте, как вы дышите, вы даже в этом подражаете чужакам! Ваши легкие наполнились дрянью, а не кислородом, поэтому вы скрипите и кряхтите при выдохе. Чуваки, сделайте свой собственный вдох и научите детей дышать самостоятельно!

В этот момент из толпы футбольным мячом выкатился малец и закричал:

– А король-то голый! Смейся!

Гул толпы на берегу стал нарастать: «Он не умеет смеяться!» Ужасающих размеров волна обрушивается на него, и уже его собственное дыхание приходит в полное смятение, сердце бешено колотится от удушья – он резко открывает глаза.

Сердце стучит так, что вот-вот разорвется. С той стороны сна футбольным мячом выкатывается осколок фразы. Становясь все меньше, он скачет в его сторону, превращается в маленький стеклянный шарик, перепрыгивает границу сна и яви и, злобно уставившись из темноты, вопрошает: «Что, не можешь смеяться?»

Момент пробуждения девственно чист. Когда человек просыпается, он крайне уязвим. Остается только гадать, что из приснившегося он запомнит, а что забудет. Сердце проснувшегося колотится, а осколок фразы безмолвно таращится на него: «Не можешь смеяться?»

Этот вопрос приклеился к Серьезному сыну и вместе с ним вернулся домой. Так его легкая беспокойность превратилась в весьма ощутимую тревожность, а новый герой стал несносным напарником на всю жизнь – отсутствующий смех, который ухмылялся над ним: «Чувак, ты что, не можешь смеяться?»

Серьезный сын прекрасно разбирался в таких болезнях, как империализм, колониализм, феодализм, коммерциализм, и знал, что именно по их вине вокруг не осталось ничего, что заставило бы сердце дрогнуть, а его – засмеяться. Но одно дело, смеха нет из-за случившегося упадка, а другое – когда ты совсем не можешь смеяться. Если в душу закралось такое сомнение, то даже лучшие из лучших перестанут смеяться. Мысль о том, что ты не в состоянии растянуть губы в улыбке хотя бы на миллиметр, может совершенно выбить из колеи.

«Этого не может быть, – думал он, придя в крайне взволнованное состояние – Ха, не могу смеяться, что за бред». И он рассмеялся над своей гипотезой – это заметил Юлий Цезарь.

Юлий просыпается рано утром и отправляется на прогулку. Его маршрут пролегает через дом соседа с раздраженным лицом, и он уже привык, что, когда их взгляды встречались, раздраженное лицо становилось еще более раздраженным. Перво-наперво соседа, то есть Серьезного сына, раздражало само имя: мало того Юлий, так он еще и Цезарь. А когда тот сталкивался с кем-то и начинал свое заморское представление, раздражение просто не знало границ. Его можно было уловить даже в шелесте ветра, что и делал Юлий Цезарь, ведь у него был очень острый слух. Кроме того, он получал удовольствие, подкидывая дровишек в огонь раздражения, чем промышляли и многие другие. Тут уж либо, завидев издалека, обходи соседа стороной, либо наслаждайся собственным упрямством.