Райгебок же ревел и дергал цепь. Нет, он не всесильный, он ранен, обессилен, а цепь толстая и порвать невозможно. Дерево тоже не сломаешь.
Из-за всхлипов и плача он не слышал, что говорил появившийся крестьянин на телеге и не знал, почему рыцари так резко покинули это место. Но, конечно, они вернуться, иначе бы не оставили двух людей. Монстр прищурил заплывшие глаза и сквозь пелену слез увидел как косматый мужик, похлопал своего жеребца по морде, и, оглядываясь в ту сторону, куда ушел отряд, приблизился к одноухому мечнику Виллдрину, который, убрав острый меч в ножны, осторожно ощупывал сломанную руку. Его широкое лицо перекашивало боль и ненависть. Кажется, он прорычал какие-то проклятья в адрес Райгебока и даже плюнул в него. Мужичок же подошел к Виллдрину, будто желая завести разговор, а рыцарь морщился и кряхтел от боли в руке. Совершенно внезапно для всех крестьянин молниеносным движением руки со звоном извлек из рыцарских ножен меч. Виллдрин воскликнул, но сломанная рука не позволила ему вовремя пресечь действия косматобородого мужика. В одно мгновение он оказался без оружия и растерянным. У него оставался еще кинжал, но он был под той рукой, что была сломана. Крестьянин же, не давая опомниться второму рыцарю-арбалетчику, в то же самое мгновение просунул меч между нагрудными пластинами железного доспеха и, пробив кольчугу, вонзил острие в кожу. Арбалетчик дернулся и послушно спустил курок вверх. Выпущенный болт со свистом улетел в небо.
– Ты разбойник! – догадался Виллдрин стоя на месте. Крестьянин не ответил, он приказал королевскому мечнику поднять с земли сломанную алебарду, которую уходящий отряд оставил на земле, ибо переломанная рукоять делало это оружие бесполезным в бою.
– Руби! – приказал мужик, держа в заложниках арбалетчика. – Делай что говорю, иначе твоему сослуживцу – конец!
Виллдрин мысленно заметался. Видимо для него сейчас самым лучшим вариантом было – пуститься наутек в сторону ушедшего отряда, оставив за спиной и этого ужасного монстра, и разбойника в шапке и даже захваченного арбалетчика, который, к слову сказать, был ему совсем и не дорог. Он ему ни сватом, ни братом не являлся, а то, что они вместе пили вино в казарме еще ни о чем не говорит. В казармах все друг с другом пьют вино и играют в кости. Примерно такие слова и услышала вся поляна из уст трусливого Виллдрина. На что крестьянин-разбойник прорычал, что в груди арбалетчика будет торчать его – Виллдрина – меч! И как он потом это будет объяснять герру лейтенанту Браустону? Не его ли – Виллдрина – голова полетит в корзину с опилками после такой выходки? А быть может достославный Виллдрин предпочитает кол? Дыбу? Костер?
Несчастный мечник подошел к валявшейся алебарде и поднял ее здоровой рукой.
– Я все равно не разрублю ее, – произнес одноухий Виллдрин, встав над цепью, которой был приковал Райгебок, – тут нужен кузнец, а я…
– Руби сосну, болван!
Мечник нехотя подошел к стволу и размахнулся обломком алебарды. Оружие было нелегкое, Виллдрин работал одной рукой и без энтузиазма, поэтому от ударов дерево только тряслось и сыпало иголки. Рубки, как таковой, не происходило. Мужик с неаккуратной бородой прикрикнул на королевского рыцаря, сказав, что если тот будет так рубить, то у кое-кого лопнет терпение, на что Виллдрин огрызнулся, сказав, что у него только одна здоровая рука.
