– Неважно, чья очередь… Он должен был указать мне путь. Поделиться мудростью своей. Не оставил ли он что-то после себя? Может, дневник?
– Старик не умел писать.
– Как же так? – Тут опять вспомнила Зань правила игры дурацкой. – Ладно, задавайте свой вопрос.
– Знали ли вы, что он был слеп? – Ладонью огромной солдат повёл перед литым забралом.
– Нет, не знала. – Мгновение ушло на осознание. – Постойте, слепой кузнец?.. – Зань бровь приподняла. – Прошу, не издевайтесь надо мной.
– Я отвечаю на ваши вопросы, как вы – на мои. Издеваться нам не к лицу. Ваша очередь.
– Простите, я… Просто расстроена. Как же мне тогда спуститься? Как сёстрам в глаза посмотрю?..
– Ответ на первый вопрос. Старик пытался изготовить новое снаряжение для спуска в мастерской – без результатов. При всём желании, я на второй вопрос не отвечу…
Зань засияла: вот он, следующий шаг. Коль оставлена была кузня, то и наработки незрячего Зука там должны найтись.
– Пожалуйста, отведите меня туда, в его мастерскую.
Страж расправил плечи, выкатил грудь и двинул маршем в сторону выхода.
– Прошу за мной.
Вечерело: солнца почти скрылись за Цынными горами, длинные тени заплыли меж улиц. «Отсюда даже не видать заката», – подумала Зань, разглядывая след уходящих звёзд. Её спутник, меривший дорогу широкими шагами, шёл наперекор порывам ветра, лишь время от времени оборачиваясь – как если б были у сей машины глаза или иной предмет восприятия.
Слепой мастер вёл свои работы в огромном здании цеха, уходящего в скальные стены. Длинное помещение, сокрытое за массивными дверьми, каждым углом повторяло Биланхово жилище: как труд в сознании Сиим был отражением веры, так и их великая мастерская – копия дома божества. Около сотни рабочих могло обитать: у каждого было бы и по верстаку, и по набору инструментов, даже наковальня своя. А над наковальнями висели механизмы, приводимые в движение лесом рычагов.
Горн здесь стоял заместо алтаря и внушал трепет одним лишь своим видом. Из чёрного гранита выбито было вместилище теплот высоких и всех восьми ветров, напоминая складом и трубами торчащими вырванное из груди сердце.
– Здесь я родился. – Страж коснулся шлема неведомым жестом. – И сотни таких, как я. Впечатлены?
– О да… Ещё бы не впечатлиться…
Зань быстро нашла обжитое место своего предшественника: было оно центром хитрой паутины лесок и верёвок. К наковальне тянулась та, что потолще да погрубее, к молоточкам – тоненькая, на ощупь шёлковая. И третья – цепочка, ещё тёплая, как от прикосновения рук, – от наковальни к горну чрез весь зал.
– Так вот он как ориентировался… – мастерица рассуждала вслух, не стесняясь стража. – Как он ходил, я поняла, но как же он так работал?..
– Бездарность жил здесь по моей воле. Он просил меня дать место для работы – я дал. Владельцы цеха не сказали ни слова против.
«Ведь их здесь больше нет», – поняла Зань.
– Действительно… – она кивнула. – Задавайте свой вопрос.
И вновь солдат в своём же правиле хитро подыграл:
– А вы вопрос задать хотите?
– Да, хочу! – Она смекнула. – Вы видели его за работой?
– Да. Интересное зрелище.
– Не сомневаюсь, – буркнула она. – Небось, пальцы себе все отбил, пока тут возился…
– Нет, всё не так. Толковый мастер был.
День в горах Цынных – день потрясений.
– Но вы назвали его бездарностью, разве нет?
– Так он себя называл. Разве вы не ищете Зука Бездарность?
Мастерица засомневалась в здравии своего рассудка. Казалось, ум её рухнул с самой вершины и разбился, да так, что частей уже не сыщешь.
