– Ну, что язык проглотил? Дети где?
– А ты давно тут? – осторожно спросил Гаврила, уходя от прямого ответа.
– Ты мне вопросы задавать собрался? Ребятишки, спрашиваю, где?
– Дома, наверное, – выдохнул Оманов и сразу весь как-то обмяк.
Конюхов взял кобуру и, кивнув на висевшее за спиной охотника ружье, произнес:
– На телегу ружьишко и не балуй у меня: самые широкие полномочия имею.
Когда тот положил гладкоствольную «берданку» рядом с ним, Григорий взял его и отдернул затвор.
– Не заряжено, – пояснил Оманов, вытащил из кармана зипуна небольшой патронташ и протянул милиционеру.
Конюхов сунул патроны под тулуп и кивнул на свободное место в повозке.
– Садись, сзади. Подвезу до деревни.
– Благодарствую, товарищ начальник, – стараясь говорить как можно спокойнее, ответил Гаврила и залез в телегу.
Пока ехали до деревни, Оманов думал лишь о том, видел ли чего Конюхов у «коромысла». Так ничего не сообразив, он неожиданно даже для самого себя спросил:
– А чего за ребятишек испугался? Неужто думаешь я могу… Ну, даже, если и видели чего. То же дети…, – он замешкался, не зная как закончить свою мысль.
– Что? – переспросил Григорий. – Ах, дети? Где они, спрашиваю. Младшему-то, поди, всего ничего еще. С кем они у вас сейчас? Ты – в лесу, Катька, так понимаю, еле-еле душа в теле. А ребятишки у кого?
– М-м-мои-то? – еле выговорил Гаврила.
– Где мои, я знаю. Колька где? Младший с кем?
– М-мой Колька?
До него только сейчас стало доходить, что Конюхов на самом деле ничего не видел и все его страхи лишь плод его воображения. А спрашивает о его с Катькой ребятах и больше ни о ком. Оманов, не скрывая, облегченно вздохнул. От сердца отлегло и он заметно изменился в лице.
– Я что-то смешное спрашиваю или ты точно умом тронулся? – его состояние не укрылось от глаз Григория.
– Кольке четырнадцать. Большой. Дома он. Младший у Агафьи. Там у нее городская живет. Присмотрит, если что, – проговорил Гаврила.
– Сальникова все еще в деревне?
– А где Марье быть. Тоже при колхозе нынче. В него вступить нынче легче, чем обратно выйти. Вон, Ленька Пустой в город хотел, ан нет. Не тут-то было…
– Ты бы болтал поменьше. Дольше бы прожил, – оборвал его Конюхов.
Тем временем дорога выскочила из леса и пошла вдоль колхозного поля. Деревенских изб еще не было видно, но за горизонтом едва прикрытой снегом кошенины были видны столбы поднимающегося дыма. «Долго спят колхозники. В обед печи топят, – подумал Конюхов». Оманов, угадав мысли своего конвоира, с пониманием произнес:
– То в конторе колхозной, да на фермах воду греют.
– Дурак ты, Гаврила, – словно не слыша, что тот сказал, неожиданно выпалил Григорий. – Что руки распускаешь, еще могу по-мужицки понять. Но зачем колхозное имущество-то ломать? Сам себе срок хочешь намотать?
– А? Да, я думал… А с тюриками14 случайно все вышло. Она же их и поронила15, когда падала, а они раскатились. Разбились, – ответил Оманов, думая совсем о другом.
– Думал он, – сплюнул Григорий. – Случайно, не случайно, а за сломанное колхозное имущество срок светит тебе.
– Так, тюрики-то нам Федоська сделала! Мне для маленькой печки! Чтобы с большой соединить.
– Твои у тебя дома должны быть, а коли у Федоськи, то еще не твои, а народные, – произнес он давно заготовленную фразу.
– Так не на заводике же лежали, – в сердцах воскликнул Гаврила. – Дома у нее.
– На заводике…, – передразнил его Конюхов. – Темный ты, человек. Думаешь за порчу личного, но чужого. Да, да, чужого имущества, срок меньше?
