«Ты… это… где ты так научился, а, Яр?» – с плохо скрываемым восхищением, смешанным с явной опаской, пробормотал Квит, благоразумно решив не возобновлять свои воинственные экзерсисы.
Яр аккуратно подправил одно из поленьев в костре. «Давно это было,» – глухо отозвался он, и в этой короткой фразе для Лины уместились целые тома нерассказанных историй. Историй о местах, где жизнь не стоила и ломаного гроша. О временах, когда каждый новый рассвет встречали с мыслью, что он может оказаться последним. О той невидимой грани, из-за которой возвращаются либо сломленными куклами, либо тенями, навсегда отмеченными печатью пережитого. Яр вернулся именно такой тенью – молчаливой, смертельно умелой и бесконечно усталой.
Лина отвела взгляд от широкой, напряженной спины старшего брата и снова принялась за свой нож, скребя им по камню с чуть большим ожесточением, чем требовалось. Она знала – все расспросы будут напрасны. Яр никогда не говорил о своем прошлом, о службе в карательных отрядах какого-то мелкого князька на южных границах, о той последней бойне, из которой он чудом выбрался живым несколько лет назад. Вернулся один, с пустыми, выцветшими глазами, парой свежих рубцов на теле и одним огромным, кровоточащим шрамом где-то очень глубоко в душе. Но именно это темное прошлое выковало из него того, кем он был сейчас – их негласного стража, их последнюю надежду, ту нерушимую стену, о которую не раз разбивались все их беды. Пусть и стеной, испещренной глубокими, невидимыми трещинами.
С громким чавканьем, сопровождаемым не менее громким сопением, из-за кустов можжевельника наконец вывалился Бур. Мокрый с головы до ног, как вытащенный из реки бобр, перепачканный тиной, как лесной поросенок, но, судя по самодовольной физиономии, чрезвычайно гордый совершенным подвигом.
«Ну, вот и я, свеж и готов к новым свершениям! – громогласно объявил он, отряхиваясь и щедро орошая все вокруг мириадами ледяных брызг. – Чем порадуете, кроме как кислыми минами и попытками Квита изобразить из себя заправского рубаку?»
Тяжелое напряжение, на миг сгустившееся было над костром, мгновенно рассеялось, смытое его неиссякаемым жизнелюбием и полным отсутствием понимания момента. Яр остался невозмутим, лишь едва заметно повел плечом. Квит, оскорбленный до глубины души, надулся, как мышь на крупу. Лина только устало покачала головой. Да, это утро, как и все предыдущие, развивалось по своему, давно заведенному сценарию.
Глава 4. План «Легкая добыча»
Бур, совершив свое триумфальное возвращение от ручья и избавившись, по его собственным заверениям, от «не менее чем пуда налипшей грязи и всякой речной нечисти», немедленно возопил о завтраке. Его гастрономический пыл, однако, заметно поугас при виде более чем скромных остатков вчерашней трапезы – нескольких сиротливо чернеющих на широком листе лопуха картофелин, испеченных прямо в золе.
«И это вы называете едой?! – прогрохотал он, с таким видом разглядывая предложенное угощение, будто ему подсунули тарелку с вареными пауками. – Да этим даже червяка не заморишь, не то что взрослого, полного сил мужчину!»
«Если будешь поменьше сотрясать воздух и побольше напрягать ту единственную извилину, что у тебя имеется, на предмет того, как этого самого червяка накормить, глядишь, и рацион наш станет поразнообразнее,» – невозмутимо заметила Лина, отламывая себе самый крохотный обугленный кусочек. «Вчерашняя наша экспедиция к тому зажиточному хутору, где куры, по слухам, разгуливали без всякого присмотра, обогатила нас ровно на ноль целых, шиш десятых, если не считать основательно промоченной репутации Квита, когда он, пытаясь изобразить из себя летучую мышь, свалился прямиком в бочку с помоями».
