– Но почему? – вскричал завотделением. – Они же говорили, что не хотят ее оперировать, они же отказывались!
– Мне сказали, что она «овощ» и надо немедленно принимать меры!
– Как «овощ»? – взметнулся Пригода. – Я говорил с ней три дня назад, она была в полном сознании и в хорошей форме!
– Видимо, произошло резкое ухудшение.
– Ты уверена, что он сказал «овощ»?
– Я говорила с ординатором. Он сказал «растение».
И обсуждение покатилось дальше. Но Пригода не находил покоя. Время от времени он бурчал что-то вроде «не может быть» и «не было никакой причины»… В конце концов сказал: «Я позвоню хирургу. Чего-то я здесь не понимаю!»
Все умолкли и уставились на его айфон, по которому он чирикал по-французски со своим хорошим другом, ведущим хирургом-нейроонкологом. Несколько минут они говорили вполне серьезно, потом Пригода хихикнул в трубку и сказал: «Аu revoir».
После этого посмотрел на нас, выдержал паузу и объяснил:
– Нейрохирург еще раз осмотрел девочку. И сказал: «Она в таком превосходном состоянии, это не ребенок, а цветок! Я буду оперировать ее. Я уверен, она выдержит операцию, и это единственный способ куративного лечения».
– Ну да, – пробормотал врач-сабра[8], – какое-то растение…
Большая университетская больница – очень сложный живой организм. Настолько живой, что время от времени болеет и когда-нибудь умирает. Огромное количество людей разных профессий необходимо для нормальной работы этого организма. Главное, конечно, медсестры. Множество медсестер: от уникальных, единственных, операционных, без которых знаменитый врач не хочет начинать сложную операцию, и до студенток на практике, умеющих только поменять парализованному подгузник или помочь выздоравливающему вытереться после душа. Медсестры – душа больницы. Или, если продолжать систему аналогий с живым организмом, ее кровь. Забастовка медсестер немедленно прекратила бы работу всего госпиталя. Поэтому таких забастовок никогда не бывает. Недовольные сестры капризничают, отказываются работать сверхурочно, проводят короткие манифестации в лобби больницы, пишут в Твиттере и жалуются в министерство здравоохранения. Но никогда не уходят со своей смены.
Надо признать, что и без врача больница не живет. От великих до малых – все необходимы. Великий врач – рентгенолог профессор Гомори. Когда он учился, рентген был двумерным. А теперь он уникальный специалист по всему спектру трех– и четырехмерных томографий – от новейшей спиральной компьютерной до… чего угодно. Я еще и моделей-то этих томографов не знаю, а он уже, глядя на экран, может сказать, что за таинственная, никому не понятная фигня таится в теле больного, опасна ли она, требует ли лечения или может спокойно оставаться на своем месте, не неся в себе никакой угрозы. Когда выдающиеся врачи, повидавшие множество случаев, не описанных в учебниках, спорят между собой на повышенных тонах, то умиротворяющим ответом на гневный вопрос «Откуда ты знаешь?» являются волшебные слова: «Гомори сказал».
Но и начинающие врачи, еще ни в чем не уверенные, бегающие всю ночь от кровати к кровати, делающие, что умеют, и только старающиеся как можно реже будить телефонными вопросами своего Старшего, необходимы больнице. Они и составляют скелет, на котором держится этот великан.
А кроме того, у нас работают физики, химики, кладовщики, лаборанты, биологи, электрики, сантехники, электронщики, слесари, программисты, бухгалтеры, плотники, секретарши, адвокаты, архитекторы, психологи, социальные работники, медицинские клоуны, шоферы, охранники, садовники, генетики и множество уборщиков. А также надзирающие за уборщиками завхозы разных уровней. Не говоря уж о профсоюзных деятелях и работниках администрации, коими густо заселен целый этаж.
