Алира, охнув, глянула на руку, что до клепаного дублёного наруча, что после, расползалась темными ручейками по жилам! А после на старуху, чьё чело, ну будто кто рванул за загривок, собралась в гармошку складками назад, оставив только пасть огромных клыков, слюнною исходящих!
Удара сердца не миновало, как кланница, не дрогнув, двинула в оскал лбом, вышибив несколько зубьев, рассадив чело, а после, освободив рывком руку, хватив меч, рубанула с плеча наискось, слева-направо, разнеся только черную хмарь на месте развоплотившейся злобным смехом ведьмы.
Рука пылала нестерпимой агонией, её будто крутили на жернове. Мука нарастала, поднимаясь к плечу, и только черной стали привычной вес смог ослабить скверны напор.
Слева, ну будто на жердях, нескладно-ломано поднялся труп, сверкая пламенем в глазницах. Его мечница срубила в обороте в горизонт, разложив в полы, следующего – из-за головы, уже яростным натиском, сдобренным звериным рычанием да скрежетом зубовным, прорубая обратный путь к своим через ряды восстающих мертвецов, даже за обожжёнными фигурами видя, как кладёт в обратный сон покойничков Хорш, размашисто орудуя секирой! Какие-то заскорузлые, равняясь нетопырям пещерным, твари, вереща, воспарили с чадящих руин, расправив кожистые крылья, пикируя на ястребов, уже вовсю секущих нежить. Летунов встретили с пяток малых копий, метко брошенных твердыми руками.
Восставшие мертвяки – драугры, сумели первыми моментами боя порвать когтистыми лапищами нескольких кланников, но, на раз очухавшись, те в долгу не остались – кто хитро сплетая два малых топора неприметными росчерками, кто копьём или мечом садя метко из-за кромки круглого щита, на раз кладя черной сталью распадающихся гниющими кляксами противников!
Статный воин, не иначе окутанный небылью баек паладин в воронёных латах (и как не скрипит весу?), с золочёным символом веры на нагруднике и наголо бритой головой, видать, тот, который под руку с Хоршем несли друг друга на убой к хозяйке, справно орудуя двуручным, едва ли не больше, чем Алиры гордость мечом, выбился вперед, широкими махами сплетающимися мельницами вместе с вождем продираясь к ней!
Кровь, мешаясь солью с потом. заливала зелёные глаза, негаданная усталость сушила руки. Крест-накрест разложив ожиревшего толстяка, шаг влево и оборот, сверху-вниз косым выпадом отняв выгоревшие руки с пикой, снизу-верх, выстлав потрохами гниющими ближайших уродцев, из-за головы, затем колющий, снова оборот вокруг себя, размашисто разметав мертвяков.
Алира, рыча, пробивалась к своим, сверху наскочила летучая тварь, заставив крутануть мельницу и разметать её в шмотки. Меч-палаш в обугленных руках, пробив кирасу, скребанул под выкрик по рёбрам, но рядом оказался паладин с каменным лицом и несокрушимой волей в голубых глазах.
И вновь пением молитвы разнёсся тощий, плюнь – перешибёт, жрец, отбросив страх, смело шагающий в ураган сечи, сложив пред собою руки ладонями вместе. Перекрыв звуки яростного боя, ему вторил люд, забившийся обратно в храм.
«Теперь точно не морок!» – вразумила Алира, ведь тщедушную фигурку в сутане и впрямь стало обволакивать златым свечением. И тем мигом, когда молитва достигла высотою апогея красоты, свет раздался по сторонам, испепеляя что летучих, что мёртвых тварей, развеивая на ветрах прахом!
Вот только не успел уже зарождающийся победный клич по глоткам грянуть, как его на выдохе оборвал уже знакомый Алире смех! У врат, ведущих к мосту, соткавшись из завитков вуали тьмы, вновь объявилась та самая старуха, но уже с кривым костяным посохом в руке.
