– Это ведь и твое тело тоже. Неужели не чувствуешь? Не было ничего.
Только сейчас Ланьхуа догадалась прислушаться к собственному телу.
– Святые Небеса, как же я перепугалась, – с облегчением выдохнула она.
Избавившись от чувства вины, Орхидея тут же возмутилась:
– Тогда почему ты едва не прикончил братца-стражника?
– У тебя еще хватает наглости спрашивать? – приструнил цветочную фею Дунфан Цинцан.
Повелитель демонов вздохнул и, к своему удивлению, почувствовал, что постепенно привыкает к выходкам Ланьхуа. По крайней мере, он научился быстрее восстанавливать душевное равновесие.
Приведя мысли в порядок, он громко приказал:
– Приготовьте Темнейшему воду для омовения.
Через некоторое время в дверь тихо постучали.
– Господин, вода готова, пройдите в зал Очищения.
Дунфан Цинцан запахнул одежду, накинул верхнее одеяние и вышел из опочивальни. Слуги у него на пути все как один неподвижно уставились в пол, не смея косо взглянуть на Повелителя, но, когда тот дважды свернул за угол, сзади послышался шепот. Чаще всего упоминались слова «господин» и «мужчина». Что ж, ничего непоправимого, конечно, не произошло, однако… Орхидея снова почувствовала себя виноватой: похоже, она окончательно разрушила репутацию древнего демона.
Дунфан Цинцан ничего не сказал. Глядя на его каменное лицо, можно было подумать, что он ничего не слышал. В прошлый раз, когда его обсуждали служители Загробного мира, он вел себя точно так же. Он не придавал значения сплетням и презирал кривотолки, как будто судачили не о нем, а о ком-то постороннем.
Ланьхуа не сумела сдержать любопытство:
– Ты не злишься, когда тебе перемывают кости?
– Только слабаки судачат за спинами, – ответил Дунфан Цинцан. – Речи медведок и муравьев[26] мое сердце не тревожат.
Орхидея растерялась. Судя по легендам и тому, что она узнала за последние несколько дней, Дунфан Цинцан был вспыльчивым и раздражительным, убить при малейшем неудовольствии ничего ему не стоило. А еще он оказался заносчивым, нетерпеливым, жестоким и безрассудным. Но после этих слов Ланьхуа вдруг подумала, что, вероятно, Большой Демон не так-то прост. Возможно, у него особое представление о жизни.
– По словам наставника, кривотолки стирают в порошок кости…
Не дожидаясь, пока Орхидея договорит, Дунфан Цинцан усмехнулся:
– Темнейшему не страшны ни гора мечей, ни море огня, ни древние артефакты. Зачем Темнейшему бояться сплетен? Кривотолки стирают в порошок кости? Ха! Это грозит лишь слабакам.
Орхидея на миг потеряла дар речи, а потом поняла, что никакого особого представления о жизни у Большого Демона нет и в помине. Он просто-напросто высокомерен…
Беседуя с Ланьхуа, Дунфан Цинцан подошел к залу Очищения и открыл дверь: внутри клубился густой водяной пар. Повелитель демонов небрежно скинул верхнее одеяние с плеч и протянул руку, чтобы развязать пояс, но внезапно схватился левой рукой за грудь.
– Что ты собираешься делать? – воскликнула Орхидея.
Дунфан Цинцан посмотрел на просторную купель.
– Разве непонятно?
– Зачем тебе мыться? – всполошилась Ланьхуа. – Ты же сказал, что ночью ничего не произошло.
Дунфан Цинцан нахмурился.
– От тела разит вином. Разве не следует смыть дурной запах?
– А-а-а… Не смей раздеваться, я не хочу мыться вместе с тобой!
– Тогда уходи.
Затащив левую ногу в купель, Дунфан Цинцан обнаружил, что почти свыкся с параличом, который то и дело разбивал половину тела. Когда Повелитель демонов уселся в купель, его левый бок словно одеревенел. Левая рука стыдливо прикрывала левый глаз. Дунфан Цинцан наслаждался редкими мгновениями тишины. Еще никогда чужая душа не вела себя в его теле так смирно. Повелитель демонов прислонился спиной к каменной стене, упиваясь драгоценным покоем. Прежде Дунфан Цинцан покоем не дорожил. Он был могучим демоном, который повелевал ветром и тучами. Обычно это его умоляли проявить милосердие и не нарушать чужой покой, однако теперь… Что ж, как говорится, времена изменились, а вместе с ними и нравы.
