У нас расширились глаза от такого изобилия. Юваль загудел почти басом и засунул пальцы в рот, – ему, наверное, показалось, что еда в таком количестве не может быть настоящей.
Алтан достала из печи чугунок с наваристым мясным супом, похожим на кулеш, и сковородку с картошкой и рыбой.
– Ну-ка, честной народ, слазь с печи есть калачи! – скомандовал дед.
Говорят, что ощущения раннего детства самые стойкие и с годами они становятся только ярче. Это правда. Никогда не забуду я тот поздний обед при свете разбитой керосиновой лампы, под завывания начинавшейся на улице снежной круговерти. Это ощущение блаженства и восторга прошло со мной через годы, и в трудные минуты, когда нужно было собраться и настроиться на лучшее, я вспоминала этот вечер и людей, подаривших нам, детям, надежду на счастье.
После супа, оказавшегося бараньим бульоном с тонкой лапшой и кусочками мяса, я осмелела и спросила старика:
– Дедушка, а вот та рыба, которую нам вчера дали, она из речки или из озера?
– Ишь ты, востроглазая! В самую точку попала, – подивился он. – Омуль эта рыба прозывается, байкальская царица. Только мы её не видим. Колхоз или рыбхозовское начальство если премирует раз в год, то уже радость. Удивляюсь, как вам её дали. Скорее всего, председатель наш выцыганил у рыбхоза в обмен на что-нибудь.
Он вдруг сделался серьёзным и обратился к маме:
– Ты, Роза, запомни сама и мальцам своим строго-настрого накажи: когда начнётся ход рыбы весной – на берег ни ногой. Захочется им рыбку принести, хоть самую завалящую, – срок тебе вкатят. Омуля не разрешают с озера таскать, всего прямо на берегу забирают на завод.
– И совсем-совсем нельзя его? – разочарованно протянула я.
– Отчего ж совсем нельзя? Можно. Только будет мамка твоя на рыбалку ходить с Песчаной под конвоем. У нас с острова не увозят за такие дела. Но двушку дадут запросто.
Я совсем ничего не поняла, а мама помрачнела лицом.
– Что же, Баир Цыденович, вообще нельзя рыбачить? – спросила она.
– Да кто же тебе такое сказал? На омуль запрет есть, это да. Наш колхоз ещё десять лет назад на него рот разинул, да не тут-то было. Ну, смотри, – я тебе этого не говорил, а ты не слышала. По весне, когда Байкал вскроется, вам самим ни до какой рыбалки дела не будет: только успевай поворачиваться на путине да в цеху. А соровую рыбу лови, никто тебе слова не скажет. Бычков собирай, окушков, сорогу, хариуса уди, щуку выводи, – у нас этим все ребятишки занимаются. Я твоих научу.
Мы навострили уши, услышав про предстоящее учение.
А старик продолжал поучать:
– Оно, конечно, власть права. Как сейчас без строгости? Да у нас всю рыбу побьют без строгости, дай только волю народцу. Уж я-то знаю, сам в молодые годы хаживал по Ангаре. Весна, я так вам доложу, – самое пропащее время у нас. Кто учён и не учён, все без разбору на лёд лезут, как будто три жизни себе намеряли. А Байкал этого не прощает. Чтобы рыбу навостриться определять, нужно не пару лет хаживать, а полжизни, и то мало будет.
– Дед, кончай со своей рыбой. Лучше расскажи, что тёте Розе колхоз даст, – сказала Алтан.
– А что тут рассказывать? Коровку на вас троих дадут. Всем будут давать, хитрость впереди нашего правления скачет.
Мама услышала про корову и не поверила своим ушам:
– Как, неужели корову? Это же целое состояние!
– А ты раньше времени не радуйся. На покосы придётся ходить, да мало ли чего ещё. Огород садить, осенью – орех, ягоды, потом лес рубить. Достанется вам, бабы, ох достанется!
