Разрушение иллюзии - страница 11

Поскольку я заварила всю эту кашу, то и на вечернюю планёрку было решено пойти мне одной. Тем более что сверху поступила команда, чтобы я обязательно присутствовала.

Надо сказать, что шла на эту планёрку, как Иисус на Голгофу. Я чувствовала, что меня там ждёт большой сюрприз. Скорее всего, фурия уже наябедничала. «Ну и будь что будет» – рассуждала я..

– Аль, а ты, что предприняла бы в этой ситуации?

– Не знаю, а что я могу сделать-то?

– То есть ты бы сдалась, я правильно понимаю?

– Их же много, а я одна. У них власть.

– Если ты понимаешь, что проигрываешь битву, то почему бы не рискнуть с нестандартным ходом? А возможно это шанс?

– Можно и попробовать? – вяло ответила она.

– Не-е-е, так дело не пойдёт. Что я из тебя вытягиваю слова. Ты по характеру не борец? Зачем напрягаться, если всё предрешено, так?

– Ну да.

– Пять баллов. Аль, это у нас тогда в Союзе было всё предрешено на много лет вперёд, а сейчас надо видеть и использовать свои шансы. Бороться.

– Да какие у меня шансы?

– А собственно, что у тебя произошло-то? – резко меняю тему.

Я смотрела на неё в упор: «Опять насупилась. Молчит. Не сдаётся. Упрямая такая. Чёрт возьми! Давить на неё не надо, а то совсем закроется. В общем-то, Алька – девчонка смышлёная, схватывает мысль на лету, но лени-и-ивая. И в кого такая? Маманя-то у неё – пчёлка, летает, крутится. Стоп. Речь не об этом. Чтобы оторвать попу, должно произойти что-то из ряда вон выходящее. Но сейчас вроде именно тот серьёзный случай, но попа всё равно не отрывается. Как говорится, «это другое». Конечно, «другое». В данный момент она не в том состоянии, чтобы что-то анализировать, просто у неё над логикой преобладают эмоции, не позволяющие трезво рассуждать. Эмоции. Ключевое слово – эмоции! Надо их гасить. Но думаю, что на корочку Алька мою историю всё же запишет, а потом и обдумает. В аналитических способностях крестнице не откажешь, М-да, с кондачка взять не удалось».

– Ладно, поехали дальше, – не дождавшись ответа, делаю плавный жест рукой, как бы вовлекая её в события той давней планёрки. – В кабинете директора лагеря уже все собрались, видимо, пришли пораньше, чтобы обсудить происшествие в первом отряде. Что было рассказано директору этой девицей, одному богу ныне известно. И, скорее всего, у них для меня было уже готовое решение.

Внутри что-то подсказывало, что сейчас на мне будут отрываться все присутствующие на планёрке. Впереди маячил звонкий пендель. И я пошла ва-банк.

– Вы знаете, что происходит в первом отряде?

– Знаем, знаем, наслышаны о твоём недостойном поведении. Несчастная девочка так плакала, так плакала, у неё столько синяков…

Интуиция меня не подвела. Сие не было для меня неожиданностью, но, чтобы такое сочинить, надо быть хорошим фантастом. Надо же, как она умело и изящно сманипулировала взрослыми людьми. Сплела такую паутину лжи, что эти, прости господи, педагоги как мухи попались в её ловушку. Да уж, мне ещё не приходилось сталкиваться с настолько коварными интриганками.

– А вы спросили, откуда у неё синяки? А я вам скажу откуда. С кукурузных полей. Когда, падая без порток, улепётывала от меня.

Пионервожатые раскрыли рты.

– Да-да. Именно когда вы пили чай, ваши дети занимались любовью в зарослях. Вы что их родителям скажете? Откуда у них дети через девять месяцев? Вы им про меня будете рассказывать?

Я поведала им о поведении маленького засранца в своём отряде, которого «крышевала» его сестра, позволяя ему безнаказанно себя вести. Да-да, то была та самая девица, которая выставляла себя несчастной потерпевший.