Девушка резко повернула голову, разглядывала меня долго, а потом хохотнула и выдала:
– Представляете, моего любимого тоже зовут Влад. У нас будет мальчик. Мы решили назвать его Владислав Владиславович Соколов. Скажите, круто звучит! А у вас какая фамилия?
Она тронула меня за руку, и я едва сдержалась, чтобы не отдёрнуть руку.
– Вы простите меня за любопытство. Владик постоянно меня за это упрекает, что я ужасно любопытная.
Она весело смеётся.
– Но он всё равно меня любит. Очень-очень любит. Даже ради меня и нашего малыша со своей старой лохудрой разводится. На мне потом женится. Она бесплодная старая жаба… Ой, простите… Вы хорошенькая и молодая ещё, а там вообще полный капец. А то подумаете, что я на всех так… Нет-нет… Владик говорит, мало того, что она старая, страшная и детей не родила ему, так ещё и вредная. Настоящая ведьма! Не даёт ему жить и дышать. Всё кровь ему свернула. Душит своими постоянными упрёками, подозрениями. Не понимаю таких… Мерзкая баба…
Она что-то ещё болтала, а для меня мир, как будто, остановился.
Я ей ничего не ответила. Только слушала вполуха.
В коридоре кто-то чихнул. Где-то звякнула дверь.
Любовница моего мужа по роковой случайности сидела рядом со мной и рассказывала, какая страшная, ужасная, вредная и противная старая тётка, и какой Владик несчастный со мной, и какой с ней – счастливый.
Мне бы что-то сказать, но в горле, будто гвоздь засел.
– Я… Я… Что-то мне нехорошо, – дрожащим голосом прошептала я. – Мне нужно на воздух…
Девушка пыталась предложить помощь, позвать врача, но я отмахнулась и быстро ушла. Ушла, пока я не сорвалась и не наговорила чего-то лишнего.
Не нужно, чтобы она узнала, что я – та самая старая и страшная жаба.
Я вышла из поликлиники как в бреду.
Машины, люди, голуби, солнце – всё казалось каким-то фоном, фальшивым спектаклем.
У меня внутри всё горело.
Жжение, не от перца, не от боли. От несправедливости.
«Его любовнице где-то двадцать пять. Плюс, минус. Животик аккуратный. Щёчки румяные. Говорит волнительно, улыбается. Счастливая такая. А я просто старая баба, которая вовремя не сдохла или не ушла в монастырь».
Села в машину, уткнулась лбом в руль.
Внутренний голос продолжил меня изводить.
«Он выбрал молодость. А я… Я – старый хлам, который списали без объяснений».
Слёз не было. Они высохли.
Была злость. Глухая, тяжёлая, как камень.
Я поехала домой.
Прошла в спальню.
Открыла шкаф.
Достала чемодан.
Всё. Я больше не хочу больше быть в этом городе. Дышать с ними одним воздухом, ездить по одним и тем же дорогам, ходить в одну поликлинику!
Я взяла только самые любимые вещи.
Зеркало зацепило мой взгляд.
И в зеркале я увидела: не старую, а сильную.
Женщину, которая выстояла двадцать лет брака.
Которая умеет уходить.
Пока я застёгивала чемодан, в голове вертелись слова:
«Старость – это не цифра. Это когда ты остаёшься там, где тебе больше нельзя расти».
Никаких слёз, прощаний, истерик.
Только расчёт.
Села в машину и поехала.
Я не знала, что будет дальше.
Но знала главное: С этого дня моя история принадлежит только мне. И моему ребёнку.
Молодость, говорите, ушла?
Ха!
Вот уж нет.
Молодость просто приняла другую форму – форму силы и свободы.
* * *
– ВЛАДИСЛАВ —
Внутри этих трёх чемоданов – вся моя жизнь.
И руки дошли разобрать их только сейчас.
Одежда. Обувь. Аксессуары.
Рубашки от дизайнеров, кожаная куртка, ремни, галстуки, стильные носки и платки – всё, что я считал частью себя.
