Не спрашивала советов.
Не искала меня глазами, когда входила в комнату.
Я ненавидел это чувство: потеря контроля.
Но дело не только в ней. Я сам подтолкнул Лейлу к равнодушию. Я видел это. Я чувствовал. Но вместо того, чтобы остановиться, поговорить, что-то изменить – я делал вид, что так и должно быть. Как будто меня устраивало, что она больше не спрашивает, не ждет, не злится.
Мне казалось, что так проще.
Когда появилась Соня, я не планировал ничего серьезного. Это началось как игра, способ ощутить власть. Она смотрела на меня так, как когда-то Лейла. Ее восхищение подпитывало меня, тешило мое эго.
Но это была жалкая иллюзия. И я знал, что рано или поздно пожалею об этом.
Но сделал это снова.
Я вздыхаю, откидываюсь на спинку кресла, разглядывая игру света в бокале.
Соня все испортила. Она не должна была писать Лейле. Не должна была лезть в нашу жизнь.
Я сжимаю кулаки, тяжело дыша.
Блядь, я не позволю Лейле уйти.
Я беру телефон, набираю ее номер.
Гудки.
Один.
Второй.
Она сбрасывает. Снова.
Я с силой швыряю телефон на стол.
Ты не избавишься от меня, Лейла.
Я провожу ладонями по лицу, пытаясь заглушить гнев. И вдруг экран снова вспыхивает.
Новое сообщение, но не от Лейлы, а от Сони.
Я открываю чат.
«Я испекла твой любимый «Наполеон», приезжай. И еще: из сладенького есть я».
Я замираю. Мой взгляд медленно скользит по строчкам, пальцы сжимаются так, что белеют костяшки.
Самый вкусный «Наполеон» печет Лейла…
Соня чувствует себя слишком вольно, я уже раз предупредил ее не лезть к Лейле. Я был предельно ясен.
Или она не понимает с первого слова?
Я медленно выдыхаю. Гнев в груди нарастает, но он ледяной, выверенный. Мне не нужно орать. Мне не нужно доказывать что-то словами.
Я подхожу к зеркалу, расправляю рубашку, провожу рукой по волосам.
Соня зашла слишком далеко.
Я сажусь в машину, завожу двигатель и направляюсь к ней.
Чтобы раз и навсегда показать ей ее место.
Лейла
Я сижу на краю смотрового кресла, крепко сжимая пальцы на животе. В кабинете пахнет стерильностью, воздух сухой и прохладный.
— Лейла Георгиевна? – голос гинеколога мягкий, но в нем чувствуется привычная отточенная четкость.
Я поднимаю голову и смотрю на врача, молодую женщину в белоснежном халате. У нее добрые глаза, но мне от этого не легче.
— Это ваш первый осмотр?
Я киваю, сглатывая ком в горле.
— У вас семь недель, — она улыбается. — Готовы услышать сердцебиение?
Готова? Я не знаю. Я не была готова ко всему, что случилось в последние дни. Не была готова к предательству, к одиночеству. И уж точно не была готова к ребенку.
Но он есть.
Я киваю, и врач садится за аппарат УЗИ. Холодный гель растекается по коже, датчик скользит по животу, и вдруг…
Тук-тук-тук-тук-тук.
Резкий, быстрый стук. Такой маленький, но такой живой.
У меня перехватывает дыхание.
— Это… он?
Врач кивает, ее взгляд становится еще мягче.
— Да. Сердцебиение хорошее, все в пределах нормы.
Я смотрю на экран. Маленькое пятнышко, крошечная жизнь. Такой хрупкий, но уже настоящий. Такой беззащитный.
Щемящая волна прокатывается в груди. Это страх? Или все-таки счастье? Смесь чувств сдавливает грудную клетку, не давая нормально дышать.
— Вы в порядке? – спрашивает врач, заметив, как я глубоко дышу.
Я не знаю, что ответить.
Я в порядке?
Я одна. Совсем одна. В этом кабинете. В этом городе. В этой жизни.
— Отец ребенка… он знает? – осторожно спрашивает врач.
