— Господи… — сипит Анфиска, и все еще не моргает.
И Аню не отталкивает. Не бьет. Не кричит.
— Смотри, — Аня поднимает руку и обнажает зубки. — Вот так кусаемся.
Вгрызается в свое предплечье, а затем показывает следы от зубов:
— Вот.
Анфиска икает от шока.
— Теперь ты, кусай, — Аня протягивает руку к ее лицу. — Кусай.
— Я не хочу тебя кусать, — Анфиса сжимает в руках Бублика
— Но надо учиться, — Аня щурится. — И кусаться надо быстро, понимаешь? В разные места.
— А тебя кто учил кусаться? — Анфиса, наконец, моргает.
— Никто, — пожимает плечами. — Сама научилась, — тянется ручкой к щеке Анфисы и вытирает слезы. — Ну, ладно, я могу за тебя кусаться.
Анфису начинает опять трясти. Губы дрожат:
— Тебя не должно быть тут.
— Я знаю, — Аня вздыхает. — Я хочу маму искать, но меня не пускают. Отвезли куда-то… Я там описалась… А потом меня забрали и привезли сюда… — тяжело вздыхает и забирается на диван. Поднимает взгляд. — Ты красивая.
— Не подлизывайся, — шепчет Анфиса.
— Я подлизываюсь по-другому. Хочешь покажу?
Анфиса молчит, и Аня складывает бровки домиком, широко распахивает глаза и трется щекой о плечо Анфисы, как маленький котенок:
— Вот так, — Аня отстраняется и убирает с лица волосы. — Я так себя с тетей Валей веду, а она мне дает что-нибудь вкусненькое.
— Кто такая тетя Валя? — едва слышно спрашивает Анфиса.
— Соседка, — Аня болтает ножками. — Толстая такая. У нее еще котики есть. Белый, — загибает пальчики, — черный, полосатый… и, — восхищенно смотрит на Анфису, — рыжий. Рыжий-рыжий. И злой, но… — понижает голос до шепота. — Это других царапает, а я могу его гладить. Только это секрет. Ты любишь котиков?
Анфиса неуверенно кивает.
— Каких? Я люблю всех, но рыжих особенно.
Анфиса переводит на меня настороженный взгляд, а затем медленно встает. И опять слезы катятся по щекам.
— Я пойду… — пятится к двери.
— Ань, посиди здесь, — я тоже поднимаюсь на ноги.
Анфиса кидается прочь, я за ней. Мне удается ее поймать в прихожей:
— Куда ты собралась?
— Я не хочу быть здесь… — шепчет она и ее трясет. — не хочу… Я поеду к себе…
— В таком состоянии, да?
— Мам, пусти.
— Да щас, разбежалась, — щурюсь на нее с угрозой. — Выбирай, кто тебя сейчас отвезет в твой квартиру. Я понимаю. Не хочется быть тут, когда такое вскрылось, — киваю, — понимаю, — всматриваюсь в ее красные глаза. — Очень хорошо понимаю, Анфиса, но одну я тебя никуда не отпущу.
— Что у вас тут? — выходит во всей красе Руслан.
— Либо я, либо папа, — крепко держу Анфису за плечи. — Кто-то отвезет тебя, останется рядом, накормит, напоит, уложит под одеялко и посидит рядом.
— Нет…
— Да, Анфиса, — медленно выдыхаю. — Ситуация сложная. Хочешь бежать, беги, но под присмотром.
Отпущу сейчас ее, и влипнет она в неприятности. Я ее хорошо знаю. Отпускать одну нельзя. Ни в коем случае, но и требовать того, чтобы она осталась тут — тоже неправильно.
Ей страшно, непонятно и больно.
Вскрылся многолетний нарыв, и сейчас я должна как-то минимизировать последствия для дочери.
Это так несправедливо, что я сейчас должна держать себя в руках, чтобы не упустить контроль.
Я хочу кричать, плакать, бить посуду, но мне приходится быть взрослой и разумной теткой, которая откладывает свои эмоции в дальний ящик.
— Я не хочу, чтобы все было так… — Анфиса всхлипывает и опять дрожит. — Не хотела… Мам…
— Я тоже не хочу, — сглатываю. — Я тоже не в восторге. Я бы тоже побежала, Анфиса. Сверкая пятками. Куда глаза глядят. Лишь бы подальше, — поскрипываю зубами. — Но это не поможет и ничего не исправит.
