Реквием одной осени - страница 19
– Ну тогда пользуйся положением и бери отпуск. Есть тема.
Я знаю, что он любой кипеж поддержит, и отпуск ему дадут без вопросов. Мы уже так делали. Блат, есть блат.
– Куда рванём на этот раз? Мне бы в небо… – печально вздыхает он.
– Неба не обещаю, но к Богу приблизимся. Вечером у меня. Как обычно.
***
Как обычно – это в девять. Или, по-военному точно, как предпочитает Игорян, в двадцать один нуль-нуль. Так повелось много лет назад, ещё в школе, что все вечерние тёрки-пьянки-гулянки стартуют в это время. После выпуска десять лет прошло, мир изменился, изменились люди, а мы всё те же. Нас упрекают, что мы так в детстве и зависли, а мы отвечаем, что это стабильность, и плюём на весь мир, с его общественными моралями и устоями. Пусть остальные живут, как хотят, лишь бы нас не трогали. Но общество с упорством дятла продолжает долбить своё: тридцатник на носу, пора за ум взяться, жениться, и гулять хватит, и пить-курить бросайте; надо становиться ответственными и серьёзными, строить планы и смотреть в будущее, а не плыть по течению. А мы продолжаем гнуть своё, и швыряем наличностью в алчные блядские рожи, притаив в своих сердцах местечко для единственной любви. Игорян остервенело рвётся в своё «небо», чтобы оторваться от своего настоящего, ведь его «единственная» осталась в прошлом. Я же более спокоен, ведь уже, только что, нашёл ту, которая это место заняла. Кажется, заняла…
Но, несмотря на дружбу и вопреки общественному мнению о том, что мужики всегда «трут» о бабах, я молчу о причине своего порыва уйти в отрыв, а прибывший точно по расписанию Игорян спрашивает:
– А чего так вдруг?
– А пуркуа бы и не па?
– Логично. Порыв не терпит перерыва. Понимаю. Когда стартуем?
– Утром. В шесть.
– А план?
– По обстоятельствам…
Мы сидим на скамеечке возле моей парадной. Курим. Я чуть напряжён, как всегда перед стартом. Уперевшись локтями в колени, я смотрю куда-то вдаль, вглубь двора, и терзают меня мысли. О ней, конечно, о Кате. А ещё о том, как проходят и чем заканчиваются наши с Игоряном путешествия. Смешанные мысли, в общем. Смешанные чувства. А он тем временем вольготно раскинулся, скрестил вытянутые ноги, и попыхивает в небо не выпускаемой из губ сигаретой. Я молчу, и он молчит. Я смотрю на него и вижу блуждающую лыбу и сощуренные в звёздное небо глаза. Спрашиваю:
– Предвкушаешь?
– Как в Африке, – говорит он, и не моргающим взглядом продолжает гладить любимое небо. – Похолодает и дождь будет…
Он часто отвечает не на тот вопрос, который ему задают. Но мы и без слов понимаем друг друга, так что это не проблема. Хотя, иногда мне кажется, что у него с головой что-то не то после Африки стало, уж больно часто он её упоминает. Впрочем, это могло случиться и раньше, ведь я после школы почти восемь лет его не видел.
– Что ещё видно в нашем светлом будущем и его окрестностях?
– Пидорасы будут, когда закончится дождь.
– Но мы ведь отобьёмся, правда?
– Сами отстанут.
Собравшись, напружинившись, Игорян встаёт. Будто прицелившись, щелчком запуливает окурок в только ему одному видимую во тьме цель, и говорит:
– Ну чего сидеть? Рассосались по хатам. До завтра.
Мы жмём друг другу руки. Он разворачивается и уходит. Я смотрю ему вслед. Обычно лёгкая, воздушная, чуть пританцовывающая, сейчас его походка несколько грузная, он даже пошаркивает немного. Это потому, что он думает и мечтает, и я даже знаю о чём…