Религиозные практики в современной России - страница 33

Такая практика запугивания детей ритуальным убийством широко распространена и известна достаточно давно^>14, а в Литве, в бывшей еврейской деревне Дягсне нам довелось наблюдать ее в действии – правда, в версии не совсем классической. Подвыпивший информант, отвечая на вопрос девушки-студентки: «А что такое маца?», сказал: «Возьмут такую, как ты, порежут на кусочки – вот и маца!» (8).

В г. Варена был записан рассказ о случае, якобы произошедшем однажды в Вильнюсе: евреи посадили девушку в бочку с гвоздями и пустили ее с горы. Возможно, упоминание Вильнюса указывает на связь этого нарратива с Вильнюсским делом 1900 года. В рассказе другого информанта отчетливо просматривается связь этого сюжета с книжными источниками:

Однако убийство и мучения жертвы, составляющие основу «кровавого навета» и важные также для житийной литературы, не рассматриваются информантами как обязательные. Среди других способов добывания столь необходимого для мацы ингредиента упомянем использование донорской крови:

В Литве рассказывают также и о других способах получения крови для мацы: девушку-христианку просили замесить тесто, в которое предварительно помещали острые осколки стекла (из этого теста потом и готовили мацу)^>15, или другим способом добивались появления на ее руках как бы случайных порезов: например, посредством бритвы, вмонтированной в дверную ручку^>16.

Как отметил Г. Штрак, о различных способах добывания христианской крови без убийства в конце XIX века писали австрийские и немецкие газеты^>17. Дж. Трахтенберг также утверждает, на основании свидетельств XVI–XVII веков, что существовало «распространенное в народе поверье, согласно которому цирюльники и хирурги были для евреев вторичным источником пополнения запасов крови»^>18.

Белова называет это изменение «канонического» способа добывания крови «вторичной мифологизацией», связанной с «развенчанием традиционных сюжетов»^>19. Данные Трахтенберга и Штрака, однако, подтверждают, что эти «вторичные» версии легенды, в которых получение крови обходится без убийства, существовали достаточно давно и были широко известны. Тем не менее и Трахтенберг, и Белова без всяких на то оснований выделяют одну из этих версий – включающую мотив убийства – в качестве «первичной». Это происходит, очевидно, в результате отождествления легендарной традиции с кровавым наветом, где «факт» убийства является тем стержнем, на котором строится обвинение. Для других способов использования «легенды о ритуальном убийстве», вопреки ее названию, мотив убийства не является обязательным. Я полагаю, что замена этого мотива другим, менее «зловещим», не свидетельствует о «порче» легенды или о ее «развенчании». Рассказчикам знакомы и другие версии, и об использовании донорской крови они говорят как об обычае местных, «своих» евреев: «какой-то пакости,