– Любовь измеряется болью прощение. Привязанность – болью прощания, – вновь расхохотавшись, прорычала ненависть.
– Да чёрта с два она меня простит! Такое не прощают, таких не прощают, – сказал он, впился ногтями левой руки в свои волосы.
Помехи в глазах, белый шум в ушах. Что же я наделал… Бросить бы сейчас сигарету об стол, да влупить бы ему по голове, да вот только…
– Это ничего не изменит? Ха-ха-ха, – отозвалась ненависть в голове.
– И что теперь? Скроешь от всех правду? Будешь жить под этим бременем, будто бы ничего подобного и не случалось? Или поговоришь всё-таки? Признательно раскаешься? – спросил у него я.
– И что же я ей скажу? Ой, родная моя, любимая, тут одно недоразумение? – спросил он.
– Правду, какой бы она не была, не выбирают. Такова жестокая суть, – ответил я.
Он протёр лицо руками, уставился на меня.
– Есть что для храбрости? – спросил он.
– Нет уж, мой дорогой друг, храбрость тебе тут не советчик, – ответил я.
Молчание продлилось около минуты. Он взглянул на часы и окинул взглядом моё лицо саднящим взглядом. И зубы скрипят от злости. То ли у меня к нему, то ли у него к себе.
– Значит, поговорить… И чем же это кончится? – спросил он самого себя.
– А думать не поздновато спохватился? Кажется, сделанного уже не изменить, – горько сказал я.
Он натужно улыбнулся и поплёлся к выходу.
– Знаешь, я сволочь. Да, самая настоящая, – прошептал он.
– Позвони мне, если что. Хорошо? – спросил я напоследок.
Он натужно улыбнулся, сгорбился под тяжёлым флисовым капюшоном и удовлетворительно кивнул, бывай, мол.
Весь последующий вечер я провёл в тишине, положил на стол телефон и всматривался, выжидал, пока он зазвонит. Боялся ли я того, что услышу? Боялся ли я осознавать, что, обернувшись всё иначе, события минувших дней, никак бы не отразились на реальности? Да. Может, и не боялся вовсе. Но чувствовал себя паскудно определённо. В конце концов гул мыслей стих, а в глаза заволоклась тёмная пелена сна.
Лишь когда разбитая физиономия открыла глаза, взглянула на часы и, встряхнув головой, потянулась к телефону, я понял, что проспал до самого вечера. Голова гудела, трещала, словно собиралась разлететься осколками по всей кухне. Так никто и не позвонил. Может, к лучшему? Может, всё хорошо?
– Конечно, всё хорошо, а результат то какой положительный! – расхохотавшись, сказал голос ненависти.
Так было всегда, необязательно, чтобы я был на кладбище или видел их. Я просыпался, выкашливал забитую в горле смолу и приветствовал моего верного спутника. И каждый раз падал к холодным стенам, задыхался, скатывался на пол, закрывал уши и глаза, стараясь сбежать от всего, ото всех, от самого себя. Это заменило мне жизнь, это заменило меня самого.
В то время и у меня была девушка, что уж скрывать. И всё было хорошо, по крайней мере, до сложившихся обстоятельств. Мы встречались с ней на протяжении восьми месяцев. В планах было и нечто грандиозное. Но ведь не может же быть всё красиво и гладко без изъянов. Правда ведь? Правда.
Беда не приходит одна. Поэтому, когда твой мир переворачивается с ног на голову, первое время ты сам не можешь привыкнуть к сложившейся ситуации, ищешь скрытую гнусную подоплёку, не знаешь, во что верить.
А я ведь любил… Был любимым. Любил ощущение прикосновения каштановых волос к моей щетине. Любил искры в тёмно-янтарном взгляде. Любил, когда сердце обливалось кипятком, когда по коже от тепла, ставшим родным, идут мурашки. Но и моя бензопила начала завывать, стремясь раскромсать меня по кускам.
