Клочеков не курил. Завязал с этим вредным занятием года три назад. Спасибо тёще. Тёща, как он сказывал, была ох и хитрющая, не приведи Бог, – земля ей пухом. К чему только не прибегала, чтобы отучить зятя от вредных привычек. От курева, от выпивки. И с куревом добилась успеха. Как потом жена Валя рассказала, после смерти матери, та во всё съестное подсыпала ему табачок. В чай, в смеси с заваркой. Даже в котлеты или в рыбу жаренную, чтобы со временем выработать у него отвращение к табаку. И, похоже, добилась своего. В квартире стало свежее, без табачной вони. И сейчас Генка, хоть и сидел в клубах табачного дыма, но сам не курил. Иногда отмахивался от дыма, а то и пересаживался на менее загазованное место. Не курил, и друзей не одёргивал. Знал – бесполезно.
Угаров курил нещадно, и всё, что попадало, от махорки до сигарет разных марок и сортов, а также и папиросы. Оттого, видимо, и кашлял, едва не выворачивая себя наизнанку. Сейчас глядел на Клочекова сквозь дым, подкашливал, пытаясь понять, что произошло с его корешком.
Когда человек бросает курить, на этом можно не заострять внимание, пошутить, даже посмеяться можно. Но он всё равно остается в строю. А когда бросает пить – это уже серьёзно. Тут уже стоит насторожиться. Распадается коллектив, дружба – спитая, спетая, на алкоголе спаянная. И это влечёт за собой немало неудобств. Угаров не раз переживал подобную ситуацию с другими приятелями и потому так пристально присматривался к Генке. И, кажется, понял, в чём дело.
– Генка, тебя, видно, Валька перепоила? Тёща табаком по куреву ударила, а Валька что? На водке или на самогонке борщи варит?
Генка дернул в кривой ухмылке губами и покачал перед собой ладонью, разгоняя сизый дым товарища.
– Если бы…
– А что, или кто тогда?
Генка опять усмехнулся.
– Тёща опять.
Все уставили на него удивлённые глаза.
– Так она, как год, дуба дала.
– Дуба-то дала, да меня в покое не оставляет.
– Ну-ка, ну-ка, как это? Расскажи. Что она опять такое придумала? – с насмешкой спросил Казачков и присел к столу. Он во все оккультные и потусторонние силы, как, впрочем, и в религию всех направлений не верил. И потому был скептик по натуре. Как и его тёзка. Но в глюки верил. Это неотъемлемая часть винного угара, и занимательная.
Генка в свою очередь спросил:
– Помните, как в прошлый четверг нажрались?
Казак хохотнул:
– Не помню.
– Хм, – Генка тоже усмехнулся. – Вот и я не помню. Не знаю, кто как, а я дома не ночевал.
– Фьюить! – присвистнул Волковичев. – А где ж ты был?
– У тёщи был, на блинах.
Теперь уже присвистнул Чернов и покрутил пальцем у виска, дескать, действительно дошёл парень до весёлой жизни.
Гену этот жест несколько уязвил, и он проговорил:
– Ты, Мишка, сам до этого самого дожил. Ага. Но того, что я пережил, хватит. Больше не хочу.
Угаров, подкашливая, махнул рукой Чернову, мол, не привязывайся к человеку. Пусть мелет.
Волковичев сказал, чтобы не прервать ход мысли в разговоре:
– Давай, давай, Генаха, трави дальше. – Он даже придвинулся ближе, навалясь на стол.
Волковичев был самым старым из всей компании, лет на пятнадцать старше Угарова, и все истории, связанные с мистикой, с загробным миром и пр., если не -верил, то принимал близко к сердцу. И с заинтересованностью приготовился слушать товарища.
– Да что?.. – начал Генка. И призамялся.
А произошло следующее…
Как помнится, он шёл домой. А может, несло по инерции. Но дошёл. А потом, как в пропасть провалился. Или в преисподнюю. И оказался в гостях у тёщи. А та оживлённая, видно, рада радёшенька появлению зятька, блины стала стряпать, да его угощать.
