Ретт так же поприветствовал миссис Бонно.
Руфи Прескотт Бонно, довольно светлокожая пухленькая молодая женщина, была затянута в корсет и едва дышала.
– Добрый день, капитан Батлер. Чудесный день, вы согласны?
– «Весны и лета чище и блаженней представший предо мною лик…»[20]
Миссис Бонно продолжала улыбаться.
– Мой отец, преподобный Прескотт, учил меня писать. Я больше знакома с проповедями доктора Донна, чем с его поэзией.
Ретт потянулся.
– Но ведь такой день просто создан для поэзии, правда?
Тунис сказал:
– Здравствуй, Текумсе. Мисс Розмари, вижу, вы хорошо заботитесь о коне. – Он кивнул на сиденье для слуг. – Малышка мисс Мэг, как поживаете?
Мэг прижала пальчик к губам.
– Капитан Батлер, – сказала Руфи, – каждое воскресенье в Первой африканской церкви мы молимся за то, чтобы ваша с Тунисом поездка прошла удачно.
– Ну, – улыбнулся Ретт, – и я молюсь.
– Получили письмо от папаши Томаса, – сообщил Тунис.
– Родители Туниса, – объяснил Ретт Розмари, – эмигрировали в Канаду.
– У отца моего мужа, – вмешалась Руфи, – есть дом в Кингстоне, в Онтарио, миссис Хейнз. Томас Бонно говорит, что там лучше.
– Папа говорит, – подхватил Тунис, – в Канаде холодно до чертиков.
Ретт придержал Текумсе.
– Тунис, клянусь, этот конь не был таким пугливым, когда я оставлял его тебе.
– Выходит, у негров лошадям больше причин быть пугливыми, чем у белых, – с каменным выражением лица ответил Тунис.
– Может, поэтому, – согласился Ретт. – Приятно было увидеться, миссис Бонно. Передайте мои благодарности церкви за молитвы.
Тунис кивнул и причмокнул, погоняя лошадь.
Когда солидная черная повозка скрылась за поворотом, Клео пробормотала:
– Эти свободные черные слишком много воображают о себе.
Проехали плантацию Хоуптона и Дэриена. Группы рабов засеивали поля в Чемпни.
– Мы в Броутоне так поздно никогда не сажаем, – не одобрила Клео. – Надсмотрщик не позволяет.
– Ты сейчас не в Броутоне, – напомнила служанке Розмари.
– Уж я ли не благодарю Иисуса за это!
– Я слышал, – сказал Ретт, – Уэйд Хэмптон купил старый дом Пурьеров.
– Кэткарт Пурьер сейчас живет в Лондоне. Очевидно, война отпугнула его музу.
Ретт покачал головой.
– Бедный Кэткарт. Господи, как он завидовал людям, наделенным талантом! Эдгар сейчас начальник военной полиции в Атланте – понимаешь, такая у него работа. Всю свою жизнь Эдгар стремился не стать похожим на отца.
Розмари тронула брата за рукав.
– Вон наш поворот – за тем большим кипарисом.
Повозка катилась мимо дубов, обросших бородатым мхом, к просвету, где на сваях расположился рыбацкий домик Конгресса Хейнза, похожий на болотную птицу.
Розмари глубоко вздохнула.
– Как я люблю это место! Мы сюда больше не ездим. Если Джона в городе не держат дела, то всегда находятся гражданские обязанности. Что за чудный день! – Она с наслаждением подставила лицо солнцу. – Верно?
Пока Ретт с Розмари поднимались на террасу, Мэг побежала к реке. Юбочки ее взлетали вверх, шляпка подпрыгивала на голове, а Клео бежала следом, крича:
– Не лезь в грязь! Там змеи! Упадешь в воду!
Конгресс Хейнз соорудил этот незамысловатый домик в прохладном месте, где не водились москиты: открытая терраса с перилами, ведущая в единственную большую комнату с закопченным камином, грубо сколоченными скамьями и столом, изрезанным инициалами наезжавших сюда мужчин.
Мальчиком Ретт приплывал сюда на лодке – юркие стрекозы стремительно налетали на добычу, шурша, проносились летучие мыши – и видел, как Конгресс Хейнз с друзьями, далеко, лиц было не разглядеть, выпивали и смеялись, сидя при свете лампы. Проплыв вниз по течению черной реки, мальчик, невидимый в темноте, все думал, сможет ли он когда-нибудь оказаться среди них.
