Старик Джек, сидя на веранде, не шевелился.
– Ты едва не загнал его, мальчик, – произнес он. – Восхищаюсь этим конем. Если желаешь его смерти, лучше продай его мне.
– Сено в сарае, Джек?
– Где ж ему быть. Возьми еще ведро у колодца.
Пока Ретт поил измученное животное, он прошептал:
– Господи, только не ты, Текумсе. Я не вынесу, если ты умрешь.
Конь ткнулся мордой в ведро.
За сельским домиком Раванелей (язык не поворачивался назвать его величественно «дом плантатора»), выстроенным дедом Джека, давно никто не ухаживал. Ретт поднялся по заросшим мхом ступенькам.
На крыльце пахло сыростью, как будто множество речных туманов сгустились в гнилую древесину и облезлую краску.
Джек, не вставая, вяло приветствовал Батлера.
– К нашим услугам вся плантация, Батлер. Развлечения остались в городе. Черт, как хочется обратно в город…
От перспективы очередной ночной попойки у Ретта подвело живот.
– Что-то вид у тебя не самый бодрый, сынок. Бьюсь об заклад, не все ладно наличном фронте. – Джек подвинул молодому собеседнику почти полную бутылку виски. – С этим забудешь о женщине. Залечит все любовные раны, неудачи и грехи. Поможет забыть все горести.
И хотя старый распутник редко угощал, Ретт был сейчас слишком не в духе, чтобы что-то подозревать. Он отпил большой глоток прямо из бутылки.
– Она, наверное, красотка, – разглагольствовал Джек. – Любовь, мой мальчик…
– Не говори мне о любви, Джек. Я Ретт, помнишь? И я тебя знаю.
– Правда? – После некоторой заминки Джек вернулся к знакомой шутливой манере. – Ну конечно, тебе ли не знать. Кто знает старину Джека лучше, чем его друзья. Эй, Ретт, лови момент!
Будь Ретт повеселее, он бы насторожился, но отчаяние заслонило от него все, кроме собственного мрачного будущего.
Джек, оставив бутылку, вошел в дом.
Всю ночь молодой Батлер пил и пил. Луна почти села, а он не останавливался, хотя уже едва дышал. Вечерняя звезда опустилась к горизонту, когда Джек, позевывая, вышел наружу.
– Человек рождается для страданий, верно, Ретт? Ретт уже не пьянел, хмель словно выветрился, осталось одно раздражение.
– Говори что хочешь, Джек.
– Я говорю, что смотреть больно, когда умный парень так духом падает. Похоже, если бы сам Иисус Христос пришел на эту веранду с ключами от рая, ты бы и от этого отказался.
Ретт посмотрел воспаленными глазами на старого прохвоста.
– Тебе, верно, что-то нужно, Джек. Говори начистоту.
И вот спустя много лет Ретт не может отвести глаз от ветхого дома.
– О чем задумался? – спросила Розмари.
– Прости, сестренка. Замечтался. Эдгар Пурьер любил приходить к Джеку. Эдгар обожает играть на слабостях стариков. А Эндрю это ненавидел. Он был порядочнее отца.
– А ты?
Ретт, поразмыслив, ответил:
– Я думал, мне больше всего подходит преисподняя. Кусок старой черепицы, соскользнув с поросшей мхом крыши, с треском упал на землю. Текумсе прижал уши.
– Тихо, малыш, тихо. – Ретт уверенно натянул поводья. Мэг с Клео разместились позади на сиденье для слуг. Ретт почувствовал жаркое детское дыхание в шею.
– Мамочка, нам еще далеко?
– Недалеко, милая, – ответила Розмари. – Смотри! Вон там, в реке, коряга. Правда, похожа на орла?
Ретт щелкнул поводьями, и Текумсе, потанцевав на месте, пустился проворной рысью.
К ним приближалась маленькая повозка, которая, как и низкорослая лошадка, тащившая ее, была мрачного черного цвета. Когда они поравнялись с Тунисом Бонно, тот коснулся шляпы, приветствуя Розмари.
