Последнее, что я увидел, – это моё отражение в оконном стекле: бледное, изуродованное лицо, глаза, полные отчаяния и мольбы, и кровь. Много крови.
Я открыл глаза… и закричал. Каждый вдох был пыткой, каждое движение – агонией. Сон закончился, но кошмар только начинался.
Отголоски звуков, размытые образы и незнакомые запахи просачивались сквозь пелену тумана, окутавшего разум.
Я дёрнулся, пытаясь сесть, но острая боль пронзила тело, вырвав мучительный стон. Обессиленный, я упал обратно на подушку.
С усилием приоткрыв глаза, я увидел её. Она сидела рядом. Короткая стрижка открывала тонкую шею. Несколько тёмных прядей падали на бледный лоб. Черты её лица казались такими изящными: высокие скулы, тонкие брови, узкий подбородок. Глаза – большие, карие – смотрели с холодным любопытством. Тонкие губы девушки были плотно сжаты. На подбородке – небольшой шрам. Не по размеру большая рубаха из грубой домотканой ткани, закатанная до локтей, и короткие штаны, из которых торчали худые колени.
– Где я? – я с трудом шевелил пересохшими губами.
Девушка не ответила. Она перевернула мокрое полотенце на моём лбу, принося секундное облегчение.
– Я… я умер?
Она на мгновение задержала на мне взгляд, затем равнодушно пожала плечами. Казалось, что она уловила моё безмолвное отчаяние. Её взгляд смягчился, что-то похожее на сочувствие читалось в её глазах. Она приоткрыла рот, но тут же передумала. Вместо слов она протянула руку и осторожно коснулась моего плеча. Тепло её ладони принесло странное утешение.
Мы застыли в этом молчаливом контакте. Я смотрел в её глаза, пытаясь прочесть ответы на тысячу вопросов. Она же изучала меня, пытаясь разгадать какую-то, понятную только ей, загадку.
Визг – то ли ночной птицы, то ли несмазанной петли – нарушил тишину. Девушка вздрогнула, будто пробудившись от транса. Её рука, секунду назад тёплая и успокаивающая, молниеносно отпрянула от моего плеча, оставив лишь призрачное ощущение прикосновения. Лицо её, ещё секунду назад живое и сострадательное, мгновенно окаменело, превратившись в бесстрастную маску.
Не проронив ни звука, она резко встала и направилась к двери. Её шаги, быстрые и решительные, эхом отдавались в тишине комнаты. У самого порога она замерла. Медленно, почти неохотно обернувшись, она бросила на меня через плечо сочувственный взгляд.
Затем она растворилась в темноте улицы, и только лёгкий аромат жасмина и тающий звук шагов напоминали о её присутствии. Я остался один на один с болью.
Одинокая свеча на прикроватном столике отчаянно боролась с наступающей темнотой, отбрасывая на моё лицо зловещие тени. Они извивались и корчились, словно живые существа, готовые в любой момент поглотить меня. Мне казалось, что стоит пламени погаснуть, и я исчезну вместе с ним, растворюсь в этой вязкой черноте, из которой нет возврата.
Я зажмурился, пытаясь собрать воедино осколки своих воспоминаний. В памяти всплывали размытые образы: горные пики, пронзающие облака; дремучий лес, полный таинственных шорохов и пугающих теней; ревущий водопад. И лицо… морщинистое лицо старика на краю обрыва, его глаза, полные удивления и… сострадания.
Боль… она была вездесущей. Острыми иглами пронзала грудь при каждом вдохе, превращая дыхание в пытку. Жгла в ободранных ногах. Моё тело превратилось в один сплошной оголённый нерв. Малейшее движение отзывалось взрывом боли, от которой темнело в глазах. Я пытался стать неподвижной статуей, но даже собственное сердцебиение отдавалось мучительной пульсацией в висках. Боль смешивалась с пронизывающим холодом, который исходил изнутри, из самого костного мозга, и лихорадочным жаром, бросавшим меня то в пекло, то в ледяную купель. Я чувствовал себя разбитой куклой, которую какой-то неумелый мастер пытается собрать из осколков, не жалея клея.
