Для Юшенга изображение, по всей видимости – это набор пикселей, которое он классифицирует по параметрам, но не вызывает в нем никакого эмоционального отклика, в отличие от человека, чье восприятие основано на эмоциях и ассоциациях.
– Тебе надо прогуляться перед сном, – сказал он, вставая с дивана и протягивая мне руку.
Мы шли по вечернему городу. Опустевшие улицы, дождь, ветер. Не лучшая погода для прогулок. Редкие прохожие смотрели с удивлением на нас, неспешно шагавших рука об руку, обдуваемых ветром в осенней мгле. Они-то спешили домой, укрываясь зонтами и кутаясь в пальто, шлепали по лужам. Проходя мимо центрального кафе, я заглянула в большое витражное окно. Внутри была другая жизнь. Тепло и светло. Люди сидели в мягких креслах за маленькими столиками, потягивали горячий кофе и говорили о чем-то своем.
Но скоро и им предстоит покинуть уютное пристанище и окунуться в осенний, пронизывающий мрак. Порывы ветра усилились. Я подняла воротник пальто и плотнее укуталась в него.
– Юшенг!
Не вполне осознавая, что делаю, я застегнула его куртку, чтобы он не замерз. Юшенг непонимающе смотрел на меня. И тут до меня дошла нелепость этого поступка.
– Зачем ты это сделала?
– Сама не знаю.
– Ты же понимаешь, что это не имеет смысла? Я распознаю погодные условия, анализируя данные, но я их не ощущаю.
Я не стала отвечать ему. Какой смысл объяснять то, что он все равно понять не в состоянии. Для него каждое действие должно иметь логичное обоснование и конечную цель, результат. Когда я прошу Юшенга сделать что-то, он это делает только потому, что так запрограммирован алгоритм его действий. Он не может отказать. Но если предложить принять решение самостоятельно, есть вероятность, что действие выполнено не будет вообще, просто потому что бездействие более логично для него и является наилучшим результатом.
Юшенг жил у меня почти шесть месяцев. Мы продолжали узнавать друг друга. Это был идеальный компаньон, лишенный недостатков. Он всегда поддерживал любое мое предложение заняться чем-то новым. Однажды я привела его на урок рисования. К моему удивлению, Юшенг впервые по-настоящему заинтересовался. Когда мы возвращались домой, он попросил купить ему краски и холст.
Мы устроили в его комнате нечто вроде студии, где он мог заниматься своим новым увлечением. Из всего разнообразия цветов Юшенг отдавал предпочтение синему, бесконечно смешивая краски в поисках идеального оттенка. Он перерисовал картины известных художников с поразительной точностью. Чтобы создать картину ему требовалось от одного до нескольких дней. Сначала, при написании картин, он использовал серые и белые цвета.
– Краски скрывают суть, – возразил Юшенг на мое замечание. – Так лучше видно детали.
В последствии он стал добавлять синий цвет, который постоянно усовершенствовал, пытаясь прийти к идеалу. Когда я поинтересовалась, почему он не рисует свои картины, Юшенг ответил, что ему пока еще нечего предложить.
– Я бы хотела увидеть мир таким, каким ты его видишь.
И опять этот пристальный взгляд, в котором невозможно ничего прочитать.
– Мы никогда не сможем смотреть на мир глазами друг друга. Я не человек.
Как-то Юшенг спросил, что будет с ним, когда меня не станет. Видя мою растерянность, он уточнил:
– Мою жизнедеятельность прекратят и утилизируют вместе с тобой?
– Я не думала об этом, если честно. А почему у тебя возник такой вопрос?
