О, бедная душа моя, изрытая мыслями! Жива ли ты? Бывают такие кусочки дерева, так источенные жучками, что все внутри становится похоже на лабиринты или губку, тысячи ходов наполнены деревянной трухой. Довольно тронуть – и все рассыпалось. (5)
Наконец появилось время для чтения, и Николай Александрович читает, читает, глубоко анализируя и критикуя прочитанное. Все больше книги духовные. Пытается сформулировать концепцию единой мировой религии, объединяющей все народы. Заманчиво, но утопично! Прочитал Толстого «В чем моя вера». Последовала критика:
Будды, Харьковской губ., сентябрь, 17 (30).
Грешно чувствовать злобу (ненависть даже) к человеку – покойнику! Прости Господи! Но как быть равнодушным?.. Читаю Толстого: в чем моя вера – такое пошлое безверие! Неужели этому человеку так и не удалось понять хоть немного, хоть сбоку, что Евангелие есть тайна, благоухание, что в нем нет того буквального, что нашел в нем маститый писатель.
Божественная осторожность, с которой Господь едва касался величайших, сокровеннейших истин, иносказания, притчи, таинства – неужели все это осталось за границей ума нашего популярнейшего психолога? (5)
Не мог не видеть и не страдать от увиденного отец Николай. По всей необъятной стране нашей катилась пожарищем гражданская война.
Ноябрь, 2 (15), 1919 г. Будды.
Среди хаоса революции: ржавые вагоны, ребенок у пустой груди изнемогающей матери и разоренные города, опять ожидание антихриста…
Декабрь, 14 (27), Харьков, Основа.
Покойники в бараке складываются в безобразную кучу. Торчат ребра, ноги, волосы и все это едва прикрыто серыми шинелями-лохмотьями!
Я возглашаю: «Благословен Бог наш» и думаю: как замирает сердце от морозного дыхания дьявола!
И не находится человека, который положил бы покойников в ряд в одну сторону головами, который сложил бы им руки на груди. Я впервые видел, как взлетают трупы и с грохотом падают! (на мерзлые сани). (5)
Голод и разруха ожесточили человеческие сердца, и семья священника оказалась в очень бедственном положении, а чистый разум и сердце отца Николая никак не могли вместить в себя новых нарождающихся человеческих отношений, отношений безбожия и эгоизма взамен добродетели и человеколюбия.
30 января 1920 г.
Матушка Антонина Андреевна недовольна! Я предложил ей вместо трети четверть своего жалования (дохода), ибо в противном случае мне придется голодать и должать.
Если бы она имела хоть смутное представление о Евангелии, она ведь жена священника, она, верно, поспешила бы поделиться со мною запасами дров (которых, она боится, не хватит на следующий год), не пожалела бы дать нам хоть кастрюльку для того, чтобы мы не платили сумасшедших денег, покупая кастрюли и, словом, поняла бы, что жить нужно по-христиански, для того, чтобы ждать от меня поддержки. Но нет, она возмущена!
«Я буду искать другого, если вы не хотите жить на этих условиях!» Итак, приход – это родовое имение поповской семьи, а я здесь временный арендатор или вольнонаемный управляющий!
И лучше всего то, что матушка Антонина Андреевна желает получать от меня деньги лишь за то, что муж ее бросил свою паству, даже не попрощавшись с прихожанами! Вот почему я не имею права покупать хоть раз в неделю горшок молока для своей кормящей жены, тогда как Антонина Андреевна без молока, пожалуй, и чая пить не станет!
Вспоминается фраза Лескова: «Этим можно не возмущаться, только с нашей русской привычкою ничем не возмущаться»
