Входить в роль номенклатурщика приятно и полезно, но скучно – вся моя власть имела строго бюрократически-болтливый характер. Я не верил, что комсомольским агитпропом можно кого-то переубедить стать лучше, так как к 1985 году убежденных советских коммунистов оставалось в обществе совсем мизер.
В личностном плане, если исходить из взглядов, советский коммунизм мне к черту не сдался. Будь эта идея рабочей, после 1991 года Советский Союз и дальше существовал, а я бы имел соответствующее гражданство. Мне хватило месячной прогулки по Москве, чтобы невооруженным взглядом увидеть разницу между народом и номенклатурой. Ну, народ не бедствует, особенно московский, однако не шикует. И всюду трешовое слово спец. Спецмашина. Спецполиклиника. Спецмагазин! Спецобслуживание.
Спец! Спец! Спец! Вот оно как бывает. Стоило столкнуться с неравенством, а мне удалось пожить и обычным москвичом, и сейчас элитарием, как политически левеешь на глазах! Не сказать, что я был равнодушен к левизне, но в стране, где можно совершить внутреннюю эмиграцию в себя, вполне допустимо быть попсовым околополитом. Зато в СССР…
Горбачевские перемены пока что были тихие. Влиять на что-то я не мог. Про партийную субординацию оперативно осознал.
Немного разобравшись с ситуацией, я посчитал избранную тактику молчания и аккуратного гостинга лучшей из всех возможных. Как минимум, не вызвал слишком агрессивное внимание к своей персоне.
Изучив свое тело, оказался не готов принять его. Ужасные волосы, просто катастрофические, чувствую себя тридцатилетним колхозаном. Живот слишком толстый – у меня был плоский живот. Мышцы дрябленькие… Я скатываюсь в скуфа. Так не пойдет. Впрочем, первая попытка отжаться закончилась фейлом. Было смешно не отжаться десять раз. Поставил себе задачу стабильно заниматься спортом. Обрюзгшее в любом виде меня просто выбешивает, да и физуха просто-напросто отвлекает от навязчивых мыслей. А их было очень много.
Этот “Андрей Иванович”, что был до меня, чем он маялся вообще? Запустить себя до такого состояния к тридцатнику. Надо же себя так не уважать.
Каждый день я писал в дневнике: “Энное число марта. Я – шиз. Всё это воображаемое. Аларм, аларм! Врачи, вытащите меня!” Иной раз подкрадывалась антинаучная брехня: происходящее относится к паранормальщине, заговор от одногруппницы, натуральной пик ми герл, которая сталкерила меня за отказ встречаться; нужно извиниться перед ней, например, написать в дневнике “Пожалуйста, сорри”. Ага, сорри нот сорри. Ещё одна мысль – сигануть с крыши высотки. Game Over. Игрока выкинет в реальность. Наверное. Но тут же отбросил подальше идею с суицидом. Во-первых, хоть я и слабый, но всё же любящий себя и жизнь, потому суицид и правда не выход, во-вторых, месячная жизнь номенклатурщика, когда тебе чуть ли не подтирают как бэбику, несколько сглаживала эмоциональное потрясение, в-третьих, во всех литРПГшках, что читал, такая смерть заканчивалась именно физической, и свободу человек таким способом не получал.
В комнате установил новый порядок. Разобрал книжное мессиво в шкафу, выстроив литературу в порядке важности, разрешил домохозяйке Римме убраться, чем вызвал у неё настоящий шок; попросил себе раздобыть иностранной литературы. Григорий Озёров от просьбы скривился:
– Зачем?
– Чтобы понять себя, нужно посмотреть глазами других.
– Философничать начал. Поменялся, погляжу. С Сережей поссорился, что ли? Ладно. Вот что тебе скажу, Андрей. Такой интерес к иностранному вызовет интерес к твоей личности. И ты знаешь без меня, кому именно станешь интересен.
